В.Л. Акулов. Избранные публицистические и полемические статьи.

            ИСЧЕРПАЛ ЛИ СЕБЯ  «ФИЛОСОФСКИЙ ПОДХОД»?

                                                                    «Как Вы могли видеть на солнце пятна,

                                                                  если на солнце нельзя глядеь простыми

                                                                  человеческими глазами…»

                                                                       А.П.Чехов. Письмо к ученому соседу

     «Философский подход к изучению реальных процессов (в том числе и общественных)  исчерпал себя полностью». Такой вердикт по «делу философии»  вынес  профессор  Л. А. Гриффен   («ЭФГ»,  2009, № 40). Обидно.  Однако  ж будем справедливы. Разве  та квазиученая заумь,  которая тиражируется  сегодня  под грифом «философия»,  не дает  основания для такого вывода? Разве она,  эта  словесная мышеядь, заслуживает иной оценки? Наконец,  разве не сами же философы и провоцируют научное сообщество на подобного рода заявления?

      Вот уже на протяжении двух десятилетий идет  развязная  кампания  по  дискредитации философии, лишению  ее  статуса  науки.  Тональность этой кампании в России была задана, как это ни удивительно, Институтом философии РАН.  И, как водится,  тут же подхвачена белорусскими эпигонами. Впрочем, и сами любомудры из РАН, в свою очередь,  лишь донашивают отрепья  последней западно-европейской моды.  Один из таких  наномыслителей,  Т.И. Ойзерман,  написавший  в свое время не одну апологетическую книжку по «марксистской философии»  и увенчанный за это свое, как выясняется теперь, графоманство званием академика, договорился до того, что никаких «законов диалектики в действительности не существует», что сама мысль о существовании каких-то всеобщих законов бытия  – не более чем «пережиток традиционной философии». Ну а если не существует всеобщих законов  бытия, то, само собой разумеется,  не может быть и  науки об этих законах.  И эту поистине академическую глупость ученый муж изрекает без тени смущения, с самым безмятежным челом. Ему даже в голову не приходит та простая мысль, что отрицание всеобщих законов  есть фактическое отрицание любых законов, что  только при наличии всеобщих законов  бытия и на их основе  возможна мыслительная деятельность человека. Таков вот уровень философской культуры! Потакать  так или иначе, умолчанием или из соображений  пресловутой «толерантности», этому воинствующему титулованному невежеству - значит  совершать преступление перед неотъемлемыми правами человеческого разума.  В одном Т.И.Ойзерман прав безусловно: советская философия   заслуживает самой суровой  критики.  И прежде всего потому,  что законодателями в ней были любомудры,  подобные почтенному академику.

     Они (и взращенные ими  в  годы горбачевского и постгорбачевского раздрая  «по образу и подобию своему» неофиты)  и сегодня делают погоду. В очередной раз изловчившись,   они монополизировали право разрабатывать  программы и иные учебные «стандарты»,   волюнтаристски  внедряемые в учебный процесс. Они же  возложили на себя и функции якобы упраздненной цензуры.   Постоянно  вращаясь  -  в печатных изданиях,  на телеэкране и  в радиоэфире, на всякого рода конференциях, конгрессах, симпозиумах и прочих посиделках, -  обивая пороги  чиновничьих кабинетов,   эти вертлявые и пронырливые ребята  создают иллюзию, будто именно они и  являются подлинными представителями  современной философии, философии ХХ1 века.

     Но – к делу.  Если философия -  не наука, то что она такое?  Есть   три  (если не считать ушедший в историческое небытие мифологический)  способа духовного освоения  человеком мира -   научный, художественный и религиозный. И если философия, как нас уверяют,   не наука, а к искусству ее мудрено было бы причислить, то остается одно:  признать   одной из религиозных конфессий.  Но тогда  возникает  законный вопрос: а свое ли место она занимает в системе  научного образования? Не  пора ли  исключить курс философии из вузовского учебного плана, а  любомудров, отрицающих научный статус философии, лишить незаконно присвоенных им ученых степеней и званий, предоставив  работу, не связанную с интеллектуальным трудом?  По причине отсутствия того качества, которое Кант называл «способностью суждения».

     Философия, говорят, не будучи наукой, а следопательно, не имея своего  особого предмета исследования,  должна быть  «рефлексией над культурой».  Прекрасно!  Остается   сущий пустяк: с помощью какого логического инструментария  намерены «рефлектировать»?  Боюсь, что мой вопрос повергнет в  недоумение:  дескать, что значит с  помощью какого инструментария?  Конечно же, с помощью  «творческого мышления»,  которым философы,  не в пример прочим смертным,   изначально наделены  в  наивысшей степени. При сей оказии вымучили даже особую, отличную от рациональной, познавательную форму – «абстрактную». Мало того, изобрели  особую науку, нареченную (бедный Архимед!) «эврилогией».   Увы,  придется сбить эту ни на чем не основанную спесь. А для этого обратиться, как это ни скучно,  к  азам столь презираемой нашими новаторами «традиционной философии». 

     Известно, что  у своих истоков философия носила  по преимуществу  онтологический (натурфилософский) характер. Вопрос о возможности познания мира здесь практически не стоит. Это берется как данность, как аксиома.  Впервые  по настоящему он был поставлен, пожалуй, лишь скептиками. И с этого времени перемещается в центр философской  проблематики. Может ли человек знать мир таким, каким он существует сам по себе,  и если может, то что обеспечивает эту возможность,  -   вот проблема, составляющая эпицентр философии нового времени. Формируются два альтернативных подхода к ее решению.  У истоков первого стоит Лейбниц, у истоков второго – Кант.  Лейбниц исходит из того, что между законами мира,  в котором мы живем, и законами нашего мышления уже изначально существует «предустановленная гармония»,  т.е. наше мышление функционирует по тем же законам, по которым развивается сам мир.  Это тождество законов бытия и мышления и обеспечивает  адекватность  нашего знания мыслимому нами миру. Однако уже ближайший анализ показывает, что, если бы дело обстояло так, как говорит Лейбниц,  процесс познания был бы не только бессмысленным, он был бы  просто невозможным. Ибо если законы бытия уже  составляют содержание нашего мышления, то что, собственно, познавать и с какой целью?  Это прекрасно понял Кант.   И Кант занимает диаметрально противоположную  позицию. Он считает, что законы нашего мышления – это имманентно присущие ему законы, не имеющие никакого отношения к мыслимому миру. Последнее  и предопределяет не только необходимость, но  и возмохность познавательного процесса.  Наше знание, согласно Канту, имеет двойную детерминацию, представляя  собой синтез  чувственного опыта и чистых, не отягощенных опытом мыслительных форм. Мир, данный нашей чувственности, составляет содержание  мышления,  законы, по которым человек мыслит,  -   его форму,  присущую  мышлению априори. Чувства без разума – слепы, разум без чувств – пуст. Только их синтез дает знание. Таково гносеологическое кредо Канта.  Однако,  стоя на этой позиции, Кант необходимо приходит к выводу,  что мы знаем мир не таким, каким он существует сам по себе, а таким, каким он нам является, т.е. в переводе на язык нашей познавательной способности,  язык нашего мышления.

     Мы оказываемся, таким образом, между Сциллой «предустановленной гармонии» Лейбница, исключающей саму возможность познания, и Харибдой кантовского агностицизма. Дилемма эта и была разрешена Гегелем. Центральный принцип гегелевской философии – принцип тождества бытия и мышления. Но это тождество, в отличие от «предустановленной гармонии» Лейбница, мыслится Гегелем диалектически, т.е. как тождество противоречивое. В переводе на язык материализма позиция Гегеля  может быть представлена следующим образом. Законы бытия и мышления и тождественны, и различны. Они тождественны, ибо никаких законов, имманентно присущих  мышлению, нет. Это те же законы бытия, познанные нами и преобразованные в законы  мышления. В этих пределах законы бытия и мышления  совпадают.  Они различны, ибо процесс познания  бесконечен, а потому наше мышление исторически всегда ограничено. В этих пределах законы бытия и законы мышления не совпадают.  Иначе говоря, мы «умны» в той мере, в какой познали законы бытия, и «глупы» в той мере, в какой не познали их. Эта противоречивость законов бытия и мышления, выражающаяся в том, что они и совпадают,  и не совпадают, и лежит в основе процесса познания, а сам процесс познания есть процесс  разрешения этого постоянно воспроизводящего себя противоречия. 

      Из сказанного  следует, что  мышление человека носит исторический характер.  А это значит,  что  и искусство мыслить, тем более на научном уровне, не дано человеку изначально;  ему, этому искусству,  необходимо учиться. Категории и законы философии, будучи отражением  всеобщих свойств и отношений бытия,  т. е. свойств и отношений, присущих любой материальной системе,  и выполняют  эту функцию всеобщего инструмента познания,  являясь логикой  научного мышления.  Чтобы мыслить адекватно своему предмету,  ученый должен мыслить его не только по законам своей «прикладной логики» (Гегель),  но и по законам всеобщей логики, поскольку этот его  предмет, наряду с частными, обладает и всеобщими свойствами, включен  в систему всеобщей взаимосвязи  бытия.  Искомой  всеобщей логикой и являются традиционная (формальная)  логика и  логика диалектическая  (категориальная),  формы и законы которых, как было сказано,  суть не что иное, как преобразованные в формы и законы мышления  свойства (понятия) и  отношения  (законы)   бытия. В этом контексте Ф.Энгельс и определял философию как науку о законах, действующих в природе, обществе и  мышлнгии.

      В порядке пояснения. Ни одна наука не станет оперировать понятиями (категориями), не подвергнув их детальному анализу, соотнеся с реальностью. Мой вопрос уважаемому профессору Гриффену:  оперирует ли наука, которую он представляет, понятием, скажем,  причинности?  И второй: дает ли она определение (зарактеристику) этому понятию?  Думаю, вопросы риторические. Но тогда мой третий вопрос: можно ли себе представить  человека,  употребляющего слова, значений которых он не знает? Нелепость! А дело  здесь в том, что понятие причинности,  равно как и  другие подобные ему понятия, частные науки заимствуют из философии, используя их в качестве методологического инструментария.  То есть уважаемый профессор  и его коллеги по ученому цеху, подобно мальеровскому Журдену, говорят философской прозой, сами того не подозревая.

     В задачу философии  не входит и не может входить решение проблем, находящихся  в компетенции частных наук.  Проку от ее  вторжения в чужой монастырь  немного будет. В этом уважаемый профессор прав. А вот вооружить представителей частных наук, общественных и государственных деятелей, работников культуры методологией (логикой)  научного анализа встающих перед ними проблем – прямой профессиональный долг философа. Само собой разумеется, что для этого философам, во-первых, необходимо и далее развивать  диалектику, анализируя   и обобщая  опыт человеческого познания, во-вторых, самим владеть искусством диалектического мышления.   На худой конец, хотя бы не дезориентировать общественность, тиражируя от  имени  философии всякого рода благоглупости. Вроде той, что «никаких всеобщих законов не существует», что «философия утопична в своих основаниях». К сожалению, все это плохо осознается.  Мы готовы признать любой  дефицит: энергоносителей, рынков сбыта, обортных средств  и  т. д.  и  т. п.  Но лично мне еще не приходилось слышать, чтобы кто-то жаловался на дефицит ума. Ума у всех всегда в избытке. А вместе с тем это, пожалуй, самый большой дефицит  нашей «элиты» - политической и всякой иной. Если, конечно,  не считать дефицит элементарной человеческой порядочности.

     Человеку с нормально организованной психикой невозможно понять, как могут вмещаться в одной голове два взаимоисключающих друг друга положения:  «философия – не наука» и «философия  - методология науки». То есть, не будучи сама наукой, философия выполняет фунуцию ее методологии. В психиатрии подобное состояние сознания зовется раздвоением личности или шизфринией. В контексте «переосмысления философии» (что и составляло «сверхзадачу» последнего Всемирного    философского конгресса в Сеуле) такой  «имидж» этой новой, переосмысленной философии выглядит особенно пикантно.

      В «дискурсе»  (как принято ныне изъясняться)  философии как «рефлексии  культуры» остается   совершенно необъяснимой   природа самой «рефлексии».  Откуда она, эта   «рефлексия»,  взялось? Можно, конечно. отнести   ее к числу генетически заложенных  в человеке способностей. Но тогда придется, покинув территорию науки, апеллировать к акту божественного творения. Ибо, как учил Христос,.                                                                                                      нельзя  служить  и  Богу,  и мамоне одновременно: «позиционировать» (еще один нелепый неологизм) себя ученым и  обращаться  за помощью  к  Создателю. Термин «рефлексия», в том  значении, которое придали ему адепты «рефлексивной философии», - это пустышка, ничего нового не вносящая в существо дела, но лишь запутывающая его. Попытка решить проблему с помощью другой такой же претенциозной пустышки, именуемой «универсалиями культуры»,  кроме  путаницы,  тоже ничего не дали. О чем, собственно, идет речь? Философия, рисуя целостную картину мира, формирует  мировоззрение человека. Мировоззрение определяет его отношение к этому миру. То есть в зависимости от того, как человек видит мир и свое место в нем, в зависимости от этого таковым будет и его отношение к нему. Это отношение человека к миру находит свое выражение в системе цивилизационных ценностей, сквозь призму которых человек и оценивает явления своего бытия. Так обстоит дело с «мировоззренческими универсалиями» («универсалиями культуры»), если  это ноу-хау (говоря по-россиянски) вообще имеет какое-то рациональное содержание. Под пером же наших культегерей мировоззрение из функции философии превратилось в саму философию. Философия оказалась учением не о мире, а об отношении человека к миру. Ее категории и законы из отражения свойств и отношений бытия трансформировались в некую пародию на кантовские априорные формы рассудка и разума, а философия из науки превратилась в «самосознание культуры». Все смешалось в этом постмодернистком доме: познание с практикой, гносеология с аксиологией, наука с идеологией, знание с оценкой, истина с ценностью. На этом псевдоинтелектуальном  компосте, как грибы после  хорошего чумацкого дождя,  размножились и продолжают множиться   кандидаты и доктора философских наук, которые по своей численности скоро превзойдут количество народных артистов России. Дело явно идет к тому, что скоро каждый уважающий себя философ станет скрывать наличие у него ученой степени, как дурную болезнь. Так что мой совет профессору Л.А.Гриффену: не судите о философии по людям, представившим исчерпывающие доказательства тому, что  не они были прототипом роденовского «Мыслителя».