В.Л. Акулов. Избранные публицистические и полемические статьи.

                             О  И.В. СТАЛИНЕ КАК ФИЛОСОФЕ

                      (К  130- летию со дня рождения И. В. Сталина)

     Читатели наверняка  еще помнят   акцию, которая должна была определить личность, сыгравшую наиболее значимую роль в русской истории.  Идея,  конечно,  идиотская.   Как,  впрочем,  и все, что рождается  в суверенно мыслящей голове  российской  люмпенэлиты.  Однако нет худа без добра.  Результаты акции оказались   прямо-таки обескураживающими для ее инициаторов. Вместо  ожидавшихся имен, скажем,  поэта  О. Мальденштама,  вознесшего, по оценке некоторых экспертов,  русскую  литературу на мировой уровень,  или радиокомментатора  Ю.Левитана, внесшего, по мнению тех же экспертов,  решающий вклад в разгром гитлеровской Германии,  на худой конец  «эффективных менеджеров» Гайдара или Чубайса,  вытащивших  экономику России из тоталитарно-административной нищеты на путь демократически-рыночного изобилия,  всплыло  вдруг имя…  И.В.Сталина.  Казалось бы, сделано было все возможное и невозможное,  чтобы вылепить в сознании людей образ этакого  монстра, вместилища всех и всяческих пороков. И не только как политического деятеля, но и просто как человека. Обглодана и обсосана была каждая косточка. Всякое лыко пристроено  к делу:  невзрачный рост и рябое лицо, грузинский акцент и кошачья походка,  свинцовый взгляд и  высохшая рука, даже прокуренные усы и зубы.  И после всей этой поистине титанической ассенизаторской работы  - поди  ж ты, такой конфуз.  Величественным,  несокрушимым монументом высится Иосиф Виссарионович. И не на площадях и  в скверах американизированной Ю. Лужковым  Москвы – там   громоздится «монументальная пропаганда» Церетели. В  ином, сакральном,  месте.  В месте, которое недоступно  ни лому волкогоновых, ни автогену радзинских и млечиных:  в благодарной памяти народа.

     Вся эта  трагикомическая история вспомнилась потому, что она многое объясняет в той антисталинской вакханалии,  которая стартовала  в преддверии  130-летиего сталинского юбилея. Вряд ли либердемовский агитпроп, который при одном  имени Сталина пускается в пляс Святого Витта,  стал бы лишний раз напоминать  о нем народу,  если бы не убийственные для него результаты проведенного  опроса.  Как ни прискорбно,  пришлось  идти по новому кругу, начинать все сначала.  И вот уже состряпан  телемонтаж, где Сталин красуется рядом с Гитлером и Муссолини, а  парад войск на Красной площади перемежается с марширующими колоннами эсесовцев.  Мы видим, как Сталин, дабы убедиться в провидческом даре великого (конечно же, великого  -  как же иначе?)  Вольфа  Мессинга,  обрекает на смерть команду хоккеистов,  спасая при этом от авиокатастрофы собственного сына Василия.  Телекулинаров этой  грязной стряпни  не смутило  даже то, что речь идет о человеке, который  «солдата на маршала не меняет».  Вообще-то  за подобного рода  художества  морду бьют. И я,  бывший малолетний сиделец фашистского концлагеря, сделал бы это с превеликим удовольствием,  несмотря на  возраст,  да боюсь прослыть антисемитом, экстремистом  и «русским фашистом». Демократия-то в нынешней  России  приватизированная,  то бишь «суверенная».  Можно ли сомневаться, что эта дурно пахнущая антисталиниана будет только шириться и крепчать?  Нас в очередной раз  угостят и «Монстром», и «Валтасаровыми пирами…» и прочим ширпотребом этой   адской кухни  -  «демократической по форме и национальной по содержанию».

     Тщательно калькулируя порожденные собственной  криминальной фантазией пороки, прегрешения и преступления Сталина,  либердемовский синедрион, естественно,  не мог не вынести своего вердикта и относительно Сталина-теоретика. Вердикт этот столь же суров, сколь и безапелляционен: как теоретик Сталин являет собой  величину  нулевую. Его теоретические работы, по всеведающему мнению оного синедриона, поверхностны, примитивны,  сплошь и рядом  носят вульгаризаторский характер.  Касается это прежде всего работ, посвященных проблемам философии и политической экономии. Обвинения и критика носят, как и следовало ожидать, чисто декларативный,  бездоказательный характер.  Например, популярный в годы горбачевщины Г.Лисичкин, ссылаясь на одно из выступлений известного  экономиста Л.А.Леонтьева, свидетельствует, что якобы  по мнению  последнего  Сталин  «совершенно не понимал категории абстрактного труда и существа стоимости» («Новый мир», 1988, № 11, с. 184). При этом Лисичкин ни слова не говорит о том, на каком основании был сделан Л.А.Леонтьевым этот вывод.  Не утруждает он себя и собственными аргументами.  Обвинение, таким образом,  весит  в воздухе. И не случайно. Достаточно даже беглого знакомства с творчеством Сталина, хотя бы с его работой «Экономические проблемы социализма в СССР», чтобы вся лживость то ли вывода Л.А.Леонтьева, то ли свидетельства Лисичкина стала вполне очевидной. Скажите, Бога ради, как можно  вести серьезный академический диалог с людьми,  полагающими, что крепость выражений и сила аргументов – это одно и то же?

      Оставляя в стороне экономическую теорию,  выскажу некоторые соображения  по поводу философских воззрений Сталина.  К этому меня обязывает не только  существо самой проблемы, но и то прискорбное для меня обстоятельство, что сам я в свое время не избежал некоторых скороспелых выводов и легковесных утверждений, одно воспоминание о которых и сегодня, спустя четверть века, вгоняет в краску и бессильную ярость. То, что один Бог без греха, - слабое утешение. В пятьдесят лет следовало бы быть умнее.

     Говоря о философских работах Сталина, имеют в виду прежде всего его  статью  «О диалектическом и историческом материализме».  Именно она,  по мнению критиков Сталина, может служить эталоном уровня  его философской культуры.  Так ли это? Спору нет, указанная работа – не вершина философской мудрости. Но зададимся вопросом: кто же внес ее в реестр философской классики?   Да  те же самые труженики пера и языка, которые спустя четыре десятилетия  нарекли  вершиной  художественного гения  приснопамятную трилогию  Л.И.Брежнева.  Они же сегодня,  «перейдя в  свою противоположность», поносят  и Сталина, и Брежнева. А если  и не  они сами, то  взращенные   ими «по образу и подобию своему»  их чада -телесные и духовные.

     Работу  Сталина  «О диалектическом и историческом материализме»  невозможно понять и оценить, если не учитывать цели, которую она ставила, и аудитории, которой была адресована.  Статья, как известно, вошла в качестве  раздела в «Краткий курс  истории ВКП (б)», который  предназначался для системы партийного просвещения. О том, что собой представлял в то время контингент слушателей этой системы, я могу свидетельствовать по личному опыту.   Наш учитель истории, Роза Наумовна,  дойдя до раздела, о котором идет речь,   с обезоруживающей откровенностью возвестила: «Ой, ребята, я  ничего здесь  не понимаю». Событие сие имело место быть в начале 50-х годов  минувшего века в Тираспольском педагогическом училище, где  ваш покорнейший  слуга  грыз  гранит науки.  Кандидатом наук  Роза   Наумовна, конечно, не была, но высшее образование, надо полагать, имела. И если  даже для учителя с высшим образованием  работа  Сталина  оказалась  в те годы  не по зубам, то что говорить о  тогдашних слушателях системы партийного просвещения, имевших зачастую   за плечами лишь церковно-приходскую школу, а то  и таковой не имевших?  Мог ли Сталин говорить с ними языком  «Критики чистого разума» Канта  или  «Феноменологии духа» Гегеля?  Разве не очевидно любому добросовестному, непредвзятому человеку,  что «примитивизм» работы Сталина  -  не показатель уровня философской культуры автора,  а необходимое следствие, вытекавшее из  характера  самой  работы, требовавшей предельной популяризации?

     Но, может быть, дело не только в «примитивности»,    но     и   в  ошибках, непростительных  для философски грамотного человека? Нет, ничего подобного критики не осмеливаются утверждать.  Говорят, правда, что Сталин исключил из диалектики  закон отрицания отрицания. Действительно, исключил. И это, конечно,  плохо.  Почему исключил -  другой вопрос.  Но вот академик Т. И. Ойзерман  «исключил»  из философии  не один, а все законы  диалектики.  И ничего,  продолжает любомудрствовать.  Другой академик -  А. А. Гусейнов   усадил философию  на «утопические основания». И опять же –  философский народ безмолвствует.  Ничего подобного  вы у Сталина не найдете.   Вот я и думаю:   да устарела ли работа Сталина? И не следовало бы ли в целях повышения профессиональной грамотности нынешних философов организовать по ней теоретические семинары в  академических  институтах   философии и на  философских кафедрах вузов  России и Белоруссии?

     Любому сведущему человеку  не может не броситься  в глаза, что статья Сталина и по своему содержанию, и по своей структуре воспроизводит работу Энгельса «Людвиг Фейербах…»   - те же разделы, касающиеся материализма  и диалектики, тот же  раздел, касающийся социологии марксизма. Этого не скрывает, впрочем,  и  сам Сталин, почти текстуально повторяя  некоторые мысли Энгельса. Почему же работа Энгельса была включена в число обязательных первоисточников для изучения,  а работа Сталина подвергнута обструкции? Не свидетельство ли это крайней предвзятости и ангажированности?  Тем, кто  защищал  марксистскую философию от надуманных искажений и вульгаризации  со стороны Сталина (а именно под этим, «марксистским»,  флагом прокатилась первая волна  его критики), полагалось бы знать  научное кредо  самого Маркса:  «Человека,  стремящегося приспособить науку к такой точке зрения… которая продиктована чуждыми науке, внешними для нее интересами, - такого человека я называю  «низким» (К. Маркс и Ф. Энгельс.  Соч.,  изд. 2-е,  т. 26, ч. 2, с.  125).  Впрочем, это следовало бы помнить и сегодня, когда сам   Маркс предан анафеме.

     Сталин не писал собственно философских работ. Даже «Марксизм и вопросы языкознания» -  не столько философская, сколько языковедческая работа.  Написанная, заметим в скобках, на хорошем профессиональном уровне, чистейшим русским языком. В статье  «О диалектическом и историческом  материализме»  Сталин ставил своей целью познакомить читателей с азами  философии. И, надо прямо сказать, с поставленной задачей справился блестяще. Если работа не может  быть  включена в реестр философской классики, то уж, вне всякого сомнения,  может  служить классическим примером популяризации научной теории.  Не будучи философом по профессии, Сталин был, однако,  философски образованнейшим человеком. Об этом свидетельствует блестящее владение им диалектико-материалистическим методом при анализе складывавшейся в стране ситуации и выработке на основе этого анализа государственной политики.  А  именно  это, т. е.  умение использовать категориальный аппарат  философии в качестве  инструмента  анализа,  и есть мерило  философской культуры. Голова мыслящая, а не превращенная в плюшкинскую  кладовую – вот   идеал философской образованности.  В этой связи, думаю,  будет вполне к месту  напомнить  весьма поучительные слова Канта. «Отсутствие способности суждения, - говорит Кант, -  есть, собственно, то, что называют глупостью, и против этого недостатка нет лекарства. Тупой или ограниченный ум  может обучением достигнуть даже учености, Но так как в таких случаях обычно недостает способности суждении,  то нередко можно встретить весьма ученых мужей, которые, применяя свою науку, на каждом шагу обнаруживают этот непоправимый недостаток»  (И.Кант. Соч., т. 3. М. 1964, с. 218).   Право же,  если не знать, что Кант умер в 1804 голу, можно было бы подумать, что, говоря о «весьма ученых мужах»,  Кант  имел в виду  некоторых  нынешних исследователей творческого наследия  Сталина.  Я далек от того, чтобы писать акафисты каждому сказанному Сталиным слову, каждому его деянию. Акафисты – не научный жанр. Но территория науки и не Лысая гора,  чтобы устраивать на ней   шабаши.

.

      Обсуждаемая  здесь тема – предмет обстоятельного академического разговора, для которого газетная полоса, видимо, не самое оптимальное место. Согласимся пока в следующем. Политика Сталина всегда опиралась на научную основу, т. е. была результатом тщательного анализа сложившихся в стране на тот или иной момент объективных условий, являясь ответом на те вызовы, которые   предъявляла жизнь. Можно спорить,  всегда ли этот анализ был добротен, а принимаемые  меры адекватны. Однако нельзя отрицать сам факт именно такой политики, политики, ориентированной на реальные потребности страны и ее реальные возможности. А это и есть исходное методологическое требование диалектики, предъявляемое общественной практике. В этом отношении политика Сталина являет собой прямую противоположность российской политике последних десятилетий, которая строится всецело  на основе «мирового опыта», т. е.  под диктовку МВФ и других финансово-ростовщических  «малин». С оглядкой на то, что скажет заморская Марья Алексевна.  При полном безразличии к тому, что делается в стране, каком-то прямо-таки  патологическом пренебрежении к насущным потребностям народа;

     И, наконец, последнее, о чем нельзя умолчать.  Все, что говорилось и писалось Сталиным, - вся это было сталинским. Каждая высказанная им мысль продумана  была сталинской головой,  каждое  напечатанное им слово писалось сталинской рукой. При самом буйном воображении невозможно себе представить возле Сталина какого-нибудь Бурлацкого, пишущего  ему тексты докладов и выступлений,  или  какого-нибудь Павловского, снабжающего   идеями. И здесь мы вновь видим полную противоположность нынешним российским властям. По сути это не государственные деятели, а какие-то ретрансляторы. Такая практика «политического руководства»  не так уж безобидна, как может показаться на первый взгляд. И дело не в том, что она провоцирует болтливость, привычку говорить даже тогда, когда в этом нет ровно никакой необходимости.  Свойство – категорически противопоказанное крупному государственному деятелю вообще,  а первому лицу государства – уж во всяком случае.   Не в том, что она отучает  думать собственной головой,  даже если такая способность когда-то  и была. Даже не в том, что она позволяет занимать важнейшие государственные посты людям,  не имеющим на то  других  оснований, кроме наличия того места, о котором  писал  А.С.Пушкин, говоря о князе Дундукове.  Трагедия в том, что при такой порочной практике  общество рискует оказаться заложником проходимцев, людей никем и не на что не уполномоченных, которые и будут «делать короля», т. е. реально определять политику государства.