В.Л. Акулов. Избранные публицистические и полемические статьи.

ДОКАЗУЕМО ЛИ НЕБЫТИЕ БОГА?

Бог свидетель, если бы проблема, которую мы обсуждаем,  имела сугубо академический интерес, я, раз высказавшись, не стал бы к ней возвращаться. Но в том-то и дело, что она обрела сегодня не столько академический интерес, сколько интерес политический,  причем  не конъюнктурный, а стратегического порядка. Позволю себе напомнить откровение русофоба  Бжезинского: после падения коммунизма главным врагом Запада становится Православие. Масон знает, что говорит. Факт неоспоримый: гражданин и патриот формируются только в лоне национальной культуры и национальных традиций. Русская же культура, кто бы что ни говорил, глубинными своими корнями уходит в Православие. Культурная политика государства, которая игнорировала бы этот факт, по необходимости, вопреки самым лучшим субъективным побуждениям, носила бы антирусский, русофобский характер, формировала бы не русского человека, а манкурта, этнического гермафродита, не патриота, а «нового кочевника» (Жак Аттали), для которого Родина там,  где ему слаще естся и мягче спится.  Но разве не в том и состоит «американская мечта» глобалистов, чтобы,   ликвидировав политическое и национальное многоцветие мира, превратить планету в «единое экономическое пространство», на котором пронырливые шейлоки станут заключать свои спекулятивные сделки и водить свои бесовские хороводы? Необходимо отдавать себе ясный отчет в том, что под флагом борьбы с «клерикализмом» идет борьба с Православием, а под предлогом борьбы с особым положением Православия - борьба с Россией, с русской цивилизацией, с русским народом.

Именно в этом контексте следует рассматривать  и обращение группы академиков (Гинзбург и компания) к президенту Путину. Многое поражает в этом обращении. Во-первых, въевшаяся в кровь и плоть привычки по любому поводу адресоваться «по начальству».  Как будто это вопрос власти, а не граждан и решать его надо силовым методом. Во-вторых,  привычка говорить не от своего имени, а от имени науки. Никто на это почтенных академиков не уполномочивал. Не дает такого права и академический статус. Ибо только будущее  - и только оно одно  -  решит, чье имя  останется в анналах  истории науки, а чье в архиве отдела кадров по месту работы. Вне зависимости от того,  какой научной  «ксивой» он был увенчан при жизни.  Наконец, не может не удивлять еще одно обстоятельство. Вот уже свыше десяти лет министерские компрачикосы от образования крушат лучшую в мире советскую (по сути - русскую) образовательную систему, по-обезъяньи копируя американо-канадскую, о достоинствах которой можно судить хотя бы по Дж. Бушу, путающего Словению со Словакией, ищущего Грецию на Скандинавском полуострове и до сих пор убежденного в том, что Венеция –  это имя любовницы итальянского премьера г-на Проди.  Почтенные академики не могут не знать, что система тестирования, тупо внедряемая в учебный процесс, блокирует самостоятельную работу мысли обучающегося,  формирует не личность, а робота, что конечным итогом проводимых реформ может быть только одно: превращение народа в популяцию дегенератов.  Однако их это нимало не беспокоит. Иная заботушка гложет – введение курса православной культуры…

К глубокому сожалению, в эту недостойную кампанию включились и некоторые философы.  Среди них - профессор Пермского университета В.В.Орлов (см. его статью «Существуют ли доказательства небытия бога?», опубликованную в № 29 «Экономической и философской газеты»).  В отличие от других любомудров, пожелавших снять свою жатву на этой ниве, В.В.Орлов -  человек в философских кругах достаточно авторитетный, чтобы его  демарш можно было обойти молчанием. К этому меня обязывает и личное знакомство с автором.

Я всецело разделяю оценку В.В.Орловым итогов прошедшего недавно IV Российского философского конгресса, содержащуюся в его статье. Сие философическое  «ток-шоу» явило такую убогость мысли, такую нравственную глухоту и тупость, что даже меня, человека весьма негативно относящегося к Ленину, вынуждает согласиться с   характеристикой русской интеллигенции, данной им в беседе с Горьким.  Нет у нас с Орловым расхождений и в оценке горбачевско-ельцинской «перестройки» и  «демократизации»: это – трагедия России. Одновременно и личная трагедия каждого из нас, поскольку как  бывшие члены КПСС мы несем свою долю ответственности за то, что во главе КПСС оказались ничтожества, годные разве что на то, чтобы рекламировать итальянскую пиццу и отплясывать еврейские «семь сорок». «Лучший немец», украшенный Звездой Давида, – каково! Нарочно не придумаешь. В то же время я  вынужден самым категорическим образом возражать против основного содержания  статьи Орлова.   Орлов оспаривает в ней то мое утверждение, что ни доказать, ни опровергнуть бытие Бога наука не в состоянии, что любой «аргумент от науки» в доказательство небытия Бога бумерангом к науке же и возвратится. Вынужден возражать при всем моем уважении к Орлову не только как теоретику, но и как человеку. Увы, Платон… и далее по тексту. 

Аргументирует свою позицию Орлов весьма оригинальным способом. Сославшись на одну из антиномий Канта, он делает следующий вывод: «опровержение доказательства бытия Бога является доказательством его небытия». Так ли это?  Начнем с Канта, которого Орлов совершено неосновательно записывает в свои союзники.  Учитывая  то, что газета адресована самому широкому кругу читателей, постараюсь говорить предельно популярно. Может быть, иногда даже в ущерб точности. Надеюсь, философы-профессионалы простят мне  вынужденную нестрогость, если таковая обнаружится.  Итак, в чем смысл антиномий Канта?  В процессе своих естественнонаучных изысканий Кант столкнулся с тем фактом, с которым задолго до него столкнулись древнегреческие элеаты, а именно: что мышление функционирует в форме противоречия. Элеаты обнаружили это при осмыслении проблемы движения.  Известно, что традиционная (формальная) логика налагает запрет на противоречия. Ее закон исключенного третьего, в частности, гласит, что два суждения, находящиеся в отношении противоречия (контрадикторности) не могут быть одновременно ни истинными, ни ложными; одно из них – истинно, другое – ложно, а третьего не может быть. Например, если я утверждаю, что этот человек – верующий, я не имею логического права утверждать одновременно, что он – атеист. Или – или, третьего не дано. Но когда мы начинаем мыслить движение,  мы нарушаем этот закон. Оказывается, что два взаимоисключающих  друг друга суждения, касающиеся движения, одновременно и истинны, и ложны. А поскольку такая ситуация делает суждения бессмысленными, то элеаты (Зенон) заключили отсюда, что движения не существует.

Поясню это примером, переведя апории Зенона на современный язык. Итак. мне необходимо в преддверии парламентских выборов в России  слетать в Москву, дабы выразить свое глубочайшее почтение фракции «Единая Россия» и лично ее руководителю Грызлову  за многотрудную деятельность на благо  открытой ими «новой исторической общности», именуемой «российским народом», к которому я, коренной русич, чьи предки родом из г.Дмитрова Московской губернии, уже не принадлежу. (И благодарение Богу, что не принадлежу, отмечу в скобках.  Удавился бы,  как Иуда, окажись в одной «исторической общности» с Абрамовичем, Чубайсом и Новодворской).  А поскольку в Минске меня ждут мои  студенты, я должен тут же возвратиться восвояси.  Какие задачи я должен буду решать, чтобы поспеть? Необходимо узнать, во-первых, расстояние от Минска до Москвы, во-вторых, крейсерскую скорость самолета. Допустим (условно), расстояние 1000 км.,  скорость – 500 км/час. Делим 1000 км. на 500 км.,  множим на два, в итоге получаем 4 часа. А если я буду передвигаться с бесконечной скоростью – сколько мне времени потребуется?  Нуль времени – не так ли? Что же у нас получается? А получается вещь удивительная:  усевшись в кресло и  даже  не шевеля пальцем, я в любой момент времени буду находиться в любой точке пространства. То есть, иначе говоря, двигаться с бесконечной скоростью – то же самое, что находиться в абсолютном покое. Движение и покой  оказываются тождественными.

С этой проблемой, как уже говорилось, столкнулся и Кант, формулируя ее в виде антиномий. Одной из этих антиномий  и является антиномия, на которую ссылается  Орлов. Но если элеаты из факта противоречивости мышления сделали вывод, что движения не существует, то Кант сделал другой вывод: возможности нашего ума имеют свои границы. Как только мы ставим перед собой  глобальные проблемы, типа конечен мир или бесконечен,  есть ли Бог или Его нет, наше мышление тут же запутывается в неразрешимых противоречиях,  демонстрируя тем самым свою принципиальную ограниченность. Отсюда – и более глобальный кантовский вывод: мы вообще  знаем, как нам мир является, но  не знаем и не можем знать,  каков он в своей имманентной сущности. Иначе говоря, мы знаем мир лишь в переводе на язык нашей познавательной способности, формы которой являются, по мнению Канта,  априорными,  т.е. не выводимыми из опыта.

Орлов слишком хороший профессионал-философ, чтобы не знать, что проблема бытия-небытия Бога формулируется у Канта  в форме антиномии, в которой опровержение доказательства бытия Бога выступает лишь одной из ее сторон,  что есть и другая сторона. Но тогда возникает вопрос:  какой цели служит эта слишком уж герменевтическая «интерпретация» Канта? И позволительно ли для ученого во имя какой угодно благой цели искажать истину? Что если я, сославшись на вторую сторону антиномии Канта, скажу: опровержение недоказуемости бытия Бога является доказательством Его бытия. Далеко ли мы продвинемся с моим оппонентом?

Однако Орлов  ссылается не только на «основоположения логики» т.е., проще говоря, на способ доказательства от противного.  Он переходит и к «прямым доказательствам  несуществования такого «начала» или «творца всего сущего», каким считается бог в его известной трактовке». Последуем же и мы за ним. Анализируя онтологическое доказательство бытия Бога, Орлов пишет: «сама по себе мысль о существовании бога не может служить доказательством его бытия». Воистину так, не может. Но точно так же и данность материи в наших ощущениях не может служить доказательством объективности ее бытия. А ведь именно этот аргумент и был для французских материалистов (Ленин в своем определении материи следовал этой французской традиции)   ultima  verba.  Осознавали ли они сами шаткость своего аргумента? Вполне. Я напомню Орлову то место из «Материализма и эмпириокритицизма», где Ленин цитирует Дидро. Изложив позицию Беркли, Дидро замечает: «И эту систему, к стыду человеческого ума, к стыду философии, всего труднее опровергнуть, хотя она всех абсурднее». Ленин  в сущности соглашается с Дидро, говоря о том, что «недостаточно одних доводов и силлогизмов для опровержения идеализма, что не в теоретических аргументах тут дело». Я оставляю в стороне вопрос  о том, насколько основательны упования Ленина на «новый материализм», который, по его мнению, сможет в два счета расправиться с «епископом Беркли». Меня в данном случае интересует один-единственный неоспоримый факт, который косвенно вынужден признать и Ленин: данность материи в наших ощущениях не может служить доказательством объективности ее бытия. Алкоголику дан в ощущениях черт, сидящий на спинке кровати. Следует ли отсюда, что черт является «объективной реальностью»? Если нет, то у меня вопрос к Орлову: откуда эта двойная бухгалтерия – одна для богослова Беркли, другая – для материалиста Ленина?  Ведь только человек, начисто лишенный «способности суждения» (говоря языком Канта), может не заметить, что ленинское определение материи строится по логике онтологического доказательства бытия Бога.

Несостоятельность космологического доказательства Орлов аргументирует тем,  что «в мире существует бесконечная последовательность явлений, которые выступают причинами соответствующих явлений и событий», а потому-де «причину существования нельзя искать в какой-нибудь конечной и последней причине».  Не слишком ли смело вот так, одним росчерком пера,  Орлов расправляется с категорией субстанции, которая как раз и есть causa finalis,  а вместе с ней и с  по меньшей мере двумя тысячелетиями истории развития философии?  Отдает ли он себе отчет в том, что, ликвидируя философское понятие субстанции как causa finalis,  он превращает мир (разумеется, только в собственном мышлении) в конгломерат сосуществующих явлений, связь между которыми  может носить в этом случае лишь внешний характер, т.е. отрицает один из фундаментальных принципов диалектики, принцип системности бытия?  То есть, замахнувшись на Бога, Орлов, сам того не желая, ревизует заодно и  основополагающие положения философской науки. В данном случае   он опять-таки слепо следует «Материализму и эмпириокритицизму», напрочь игнорируя то обстоятельство, что, по самокритичному признанию самого Ленина, это работа «незрелого марксиста». Для  автора «Материализма и эмпириокритицизма» понятие субстанции  не более чем измышление «праздной профессорской философии». После не шапочного, а более или менее серьезного знакомства с философской теорией, Ленин в «Философских тетрадях» пишет совсем другое: «необходимо углубить понятие материи до понятия (познания) субстанции». К чему бы эта радикальная «смена вех»?  Нашим богоборцам не худо бы над этим поразмыслить. У меня нет желания, да и газетная площадь не позволяет, развивать эту тему. Скажу лишь, что ссылка Орлова на Лапласа совершенно не к месту. Ответ Лапласа, что он не нуждался в гипотезе Бога,  лишь повторение  слов Ньютона: гипотез я не измышляю. То есть и у Ньютона, и у Лапласа речь идет о том, о чем мне уже приходилось писать: наука берет природу просто как эмпирический факт и ставит своей задачей выявить закономерности, которым она подчинена. Все прочие вопросы, если таковые и возникают,  – и не ее предмет, и не ее компетенция.  Как справедливо заметил Плеханов, наука открывает законы природы.  Но ни одному ученому еще не приходило в голову задаваться вопросом, почему природа развивается по тем или иным законам. Не приходило и не может прийти. Только и всего. Или Орлов и Ньютона готов причислить к корпусу атеистов?

И последнее. Орлов пишет, что «обязанность доказывать лежит на сторонниках идеи существования бога». К сведению богоборцев: согласно ортодоксальному христианству, каковым является Православие,  что есть Бог в сущности своей,  «того не может знать ни одна тварь не только видимая, но и не видимая, т.е. ни сами Ангелы»  (Кирилл Иерусалимский). Но именно потому Православие никогда не ставило своей задачей доказать бытие Бога. Это – традиция не православная, а католическая, восходящая к Томасу Аквинату, полагавшему, что библейские истины могут быть выражены на языке аристотелевской силлогистики. Ничего, кроме конфуза, из этой затеи ученого теолога не получилось. И это естественно, ибо Бог и все связанное с Богом – объект не разума, а религиозной веры. О чем  Православие честно и предупреждает, называя себя  вероучением.  Что такое религиозная вера – предмет особого разговора, в который мы здесь вдаваться не будем.  Отмечу лишь, что зубоскальство богоборцев   над религиозной верой как антиподом знания  дешево стоит. Если тот или иной человек  лишен  религиозного чувства, то отсюда еще вовсе не следует, что религиозное чувство и религиозная вера – это фантом, не несущий в себе никакого реального содержания. Есть люди,  не отличающие звука гобоя от паровозного гудка, творений  Родена от «скифских баб», понатыканных  Церетели по всей России. Но значит ли это, что прекрасное в природе  не существует, а эстетическое чувство  – всего лишь аналог «вздоха угнетенной твари»? Не следует выдавать порок за добродетель.

P. S.  Слово  «Бог» В.В.Орлов пишет с маленькой буквы. Это его право. Не следовало бы, однако, неуважительно относиться  хотя бы к орфографическим нормам литературного языка, согласно которым имена собственные должны писаться с большой буквы.