В.Л. Акулов. Избранные публицистические и полемические статьи.

НАУКА  ЛИ  ФИЛОСОФИЯ?

«Was  für eine Philosophie man wahlt,

hangt davon ab, was für ein Mensch  ist»

FICHTЕ

«Как Вы могли видеть на солнце пятна,

если на солнце нельзя глядеть простыми

человеческими глазами…»

А.П.ЧЕХОВ. Письмо к ученому соседу

Под надуманным предлогом необходимости «переосмысления философии», вызванной якобы  потребностями  нынешнего глобализующегося мира,  развернута массированная кампания  по  ее дискредитации, лишению  ее  статуса  науки,  превращению  в некое подобие салона мадам Шерер.  Тональность этой кампании в России была задана, как это ни удивительно, Институтом философии РАН.  И, как водится,  тут же подхвачена белорусскими эпигонами. Впрочем,  и сами любомудры из РАН, в свою очередь,  лишь донашивают отрепья  последней западноевропейской моды.  Один из таких  наномыслителей, Т.И. Ойзерман, написавший  в свое время не одну апологетическую книжку по «марксистской философии»  и увенчанный за это свое, как выясняется теперь, графоманство званием академика, договорился до того, что никаких «законов диалектики в действительности не существует», что сама мысль о существовании каких-то всеобщих законов бытия  – не более чем «пережиток традиционной философии» (1). Ну а если нет всеобщих законов  бытия, то, само собой разумеется,  не может быть и  науки об этих законах.  И эту поистине академическую глупость ученый муж изрекает без тени смущения, с самым безмятежным челом. Ему не приходит в голову   та  простая мысль, что отрицание всеобщих законов  есть фактическое отрицание любых законов, что  только при наличии всеобщих законов  бытия и на их основе  возможна мыслительная деятельность человека. Таков вот уровень философской культуры! Потакать  так или иначе, умолчанием или из соображений  пресловутой «толерантности», этому воинствующему титулованному невежеству - значит  совершать преступление перед неотъемлемыми правами человеческого разума.  В одном Т.И. Ойзерман  прав безусловно:  советская философия заслуживает самой суровой  критики. И прежде всего потому, что законодателями в ней были любомудры, подобные почтенному академику.

Они (и взращенные ими  в  годы горбачевского  и постгорбачевского раздрая  «по образу и подобию своему» неофиты)  и сегодня делают погоду. В очередной раз изловчившись,   они монополизировали право разрабатывать  программы и иные учебные «стандарты»,   волюнтаристски  внедряемые в учебный процесс. Они же  возложили на себя и функции якобы упраздненной цензуры.   Постоянно  вращаясь  -  в печатных изданиях,  на телеэкране и  в радиоэфире, на всякого рода конференциях, конгрессах, симпозиумах и прочих посиделках, -  обивая пороги  чиновничьих кабинетов,   эти вертлявые и пронырливые ребята  создают иллюзию, будто именно они и  являются истинными представителями  современной философии, философии ХХ1 века.

Но – к делу.  Если философия  не наука, то что она такое?  Есть   три  (если не считать ушедший в историческое небытие мифологический)  способа духовного освоения  человеком мира -   научный, художественный и религиозный. И если философия, как нас уверяют,   не наука, а к искусству ее мудрено было бы причислить, то остается одно:  признать   одной из религиозных конфессий.  Но тогда  возникает  законный вопрос: а свое ли место она занимает в системе  научного образования? Не  следует ли исключить курс философии из вузовского учебного плана, а  любомудров, отрицающих  ее научный статус, лишить незаконно присвоенных им ученых степеней и званий, предоставив  работу, не связанную с интеллектуальным трудом?  По причине отсутствия того качества, которое Кант называл «способностью суждения».

Философия, говорят, не будучи наукой, а следовательно, не имея и своего особого предмета исследования,  должна быть  «рефлексией над культурой».  Прекрасно!  Остается   сущий пустяк: с помощью какого логического инструментария  намерены «рефлектировать»?  Боюсь, что мой вопрос повергнет в  недоумение:  дескать, что значит с  помощью какого инструментария?  Конечно же, с помощью   «творческого мышления»,  которым философы,  не в пример прочим смертным,   изначально наделены  в  наивысшей степени.  По сему случаю вымучена  даже особая  познавательная форма, отличная от рациональной.   Мало того  –   целая наука изобретена, нареченная (бедный Архимед!) «эврилогией».  Увы,  придется сбить эту ни на чем не основанную спесь. А для этого обратиться, как это ни скучно,  к  азам столь презираемой нашими новаторами «традиционной философии».

Известно, что  у своих истоков философия носила  по преимуществу  онтологический (натурфилософский) характер. Вопрос о возможности познания мира здесь практически не стоит. Это берется как данность, как аксиома.  Впервые  по-настоящему он был поставлен, пожалуй, лишь  древнегреческими скептиками. И с этого времени перемещается в центр философской  проблематики. Может ли человек знать мир таким, каким он существует сам по себе,  и если может, то что обеспечивает эту возможность,  -   вот проблема, ставшая эпицентром  философии нового времени. Формируются два альтернативных подхода к ее решению.  У истоков первого стоит Лейбниц, у истоков второго – Кант.  Лейбниц исходит из того, что между законами мира,  в котором мы живем, и законами нашего мышления уже изначально существует «предустановленная гармония», т.е. наше мышление функционирует по тем же законам, по которым развивается сам мир.  Это тождество законов бытия и мышления и обеспечивает  адекватность  нашего знания мыслимому нами миру. Однако уже ближайший анализ показывает, что, если бы дело обстояло так, как говорит Лейбниц,  процесс познания был бы не только бессмысленным, он был бы  просто невозможным. Ибо если законы бытия уже  образуют содержание нашего мышления, то что, собственно, познавать и с какой целью?  Это прекрасно понял Кант.   И Кант занимает диаметрально противоположную  позицию. Он считает, что законы нашего мышления – это имманентно присущие ему законы, не имеющие никакого отношения к мыслимому миру. Последнее  и предопределяет, по мнению Канта,  не только необходимость,  но  и возможность познавательного процесса.  Наше знание, согласно Канту, имеет двойную детерминацию, представляя  собой синтез  чувственного опыта и чистых, не отягощенных опытом мыслительных форм. Мир, данный нашей чувственности, составляет содержание  мышления,  законы, по которым человек мыслит,  его форму,  присущую мышлению  априори. Чувства без разума – слепы, разум без чувств – пуст. Только их синтез дает знание. Таково гносеологическое кредо Канта.  Однако,  стоя на этой позиции, Кант необходимо приходит к выводу,  что мы знаем мир не таким, каким он существует сам по себе, а таким, каким он нам является, т.е. в переводе на язык нашей познавательной способности,  язык нашего мышления.

Мы оказываемся, таким образом, между Сциллой «предустановленной гармонии» Лейбница, исключающей саму возможность познания, и Харибдой кантовского агностицизма. Дилемма эта и была разрешена Гегелем. Центральный принцип гегелевской философии – принцип тождества бытия и мышления. Но это тождество, в отличие от «предустановленной гармонии» Лейбница, мыслится Гегелем диалектически, т.е. как тождество противоречивое. В переводе на язык материализма позиция Гегеля  может быть представлена следующим образом. Законы бытия и мышления и тождественны, и различны. Они тождественны, ибо никаких законов, имманентно присущих  мышлению, нет. Это те же законы бытия, познанные нами и преобразованные в законы  мышления. В этих пределах законы бытия и мышления  совпадают.  Они различны, ибо процесс познания  бесконечен, а потому наше мышление исторически всегда ограничено. В этих пределах законы бытия и законы мышления не совпадают.  Иначе говоря, мы «умны» в той мере, в какой познали законы бытия, и «глупы» в той мере, в какой не познали их. Эта противоречивость законов бытия и мышления, выражающаяся в том, что они и совпадают,  и не совпадают, и лежит в основе процесса познания, а сам процесс познания есть процесс  разрешения этого постоянно воспроизводящего себя противоречия.

Из сказанного  следует, что  мышление человека носит исторический характер.  А это значит,  что  и искусство мыслить, тем более на научном уровне, не дано человеку изначально;  ему, этому искусству,  необходимо учиться. Категории и законы философии, будучи отражением  всеобщих свойств и отношений бытия,  т. е. свойств и отношений, присущих любой материальной системе,  и выполняют  эту функцию всеобщего инструмента познания,  являясь логикой  научного мышления.  Чтобы мыслить адекватно своему предмету,  ученый должен мыслить его не только по законам своей «прикладной логики» (Гегель) но и по законам всеобщей логики, поскольку этот его  предмет, наряду с частными, обладает и всеобщими свойствами, включен  в систему всеобщей взаимосвязи  бытия.  Искомой  всеобщей логикой и являются традиционная (формальная)  логика и  логика диалектическая  (категориальная),  формы и законы которых, как было сказано, суть не что иное, как преобразованные в формы и законы мышления свойства (понятия) и отношения (законы) бытия.

В задачу философии не входит и не может входить решение проблем, находящихся в компетенции частных наук. Проку от такого вторжения в чужой монастырь немного будет. А вот вооружить представителей частных наук, работников культуры, государственных и общественных деятелей методологией научного анализа встающих перед ними проблем – профессиональный долг философа. Само собой разумеется, что для этого философам необходимо, во-первых, развивать далее диалектику, анализируя и обобщая опыт человеческого познания, во-вторых, самим владеть искусством диалектического мышления. На худой конец,  хотя бы не дезориентировать общественность, тиражируя от имени философии всякого рода благоглупости, вроде той, что  «никаких диалектических законов в действительности не существует  или  что «философия утопична в своих основаниях» (2).

В   «дискурсе»  (как принято ныне изъясняться)  философии как «рефлексии  культуры»  остается, таким образом,   совершенно необъяснимой    природа  самой «рефлексии».  Откуда она, эта   «рефлексия»,   взялась?   Можно, конечно. отнести   ее к числу генетически заложенных  в человеке способностей. Но тогда придется, покинув территорию науки, апеллировать к акту божественного творения.                                                                               Нельзя, как учил Христос,   служить  и  Богу,   и мамоне  одновременно:  «позиционировать» (еще один  нелепый неологизм) себя ученым  и  обращаться  за помощью  к  Создателю.  Термин «рефлексия» в том его значении, которое  придали ему адепты «рефлексивной философии», -  пустышка.  Попытки решить проблему с помощью другой такой же претенциозной пустышки, именуемой «универсалиями культуры», кроме вороха зауми и путаницы, также ничего не дали. О чем, собственно, идет речь? Философия, рисуя целостную картину мира, формирует мировоззрение человека. Мировоззрение предопределяет его отношение к этому миру. Каким человек видит мир, таковым будет и его отношение к нему. Это отношение человека к миру находит свое выражение в системе цивилизационных ценностей,  сквозь призму которых человек  оценивает явления своего бытия. Так обстоит дело с «мировоззренческими универсалиями» («универсалиями культуры»), если это ноу-хау (говоря  по-россиянски вообще имеет какое-то рациональное содержание. Под пером же наших культурегерей мировоззрение из функции философии превратилась в самою философию. Философия оказалась знанием не о  мире, а об отношении человека к миру. Ее категории и законы из отражения свойств и отношений бытия трансформировались в некую  пародию на кантовские априорные   формы  мышления. Все смешалось в этом постмодернистском доме: практика с познанием, гносеология с аксиологией,  наука с идеологией, истина с ценностью. На этом квазиинтеллектуальном компосте,  как грибы после хорошего чумацкого дождя, размножились и продолжают множиться доктора и кандидаты наук, которые по своей численности скоро превзойдут количество народных артистов России. Дело явно идет к тому, что скоро каждый уважающий себя философ станет скрывать наличие у него ученой степени, как дурную болезнь.

Каковы другие претензии, ставящие  якобы под сомнение научный статус философии?  Берем учебное пособие  «Философия» под общей редакцией Я.С.Яскевич. Не потому, что оно хуже  или лучше других. Просто  книга удобна тем, что в ней эти претензии  добросовестно выявлены и представлены в суммарном виде.  Итак, если считать философию наукой,  говорится  здесь, то  «от нее необходимо потребовать:

1) чтобы в философии обосновывались принимаемые всем философским сообществом истины, подобно тому, как в науке принимаются общепризнанные, объективные истины;

2)      чтобы она представляла собой единственную и подлинно научную концепцию;

3)      чтобы ее  утверждения, гипотезы подтверждались  с помощью эмпирических фактов;

4)      чтобы в философии, подобно науке, существовали общепринятые методы, использовались измерения, эксперименты  и  т.  п.;

5)      чтобы в философии был выработан общепринятый философский язык»                                         (3, с.26)

Рискуя  в очередной раз спровоцировать приступ   истерики у наших философских медемекумов своей  «нетолерантностью», нарушением правил хорошего академического тона,  хранящего традиции этики взаимоотношений   крыловских  петуха  и кукушки, я   вновь вынужден констатировать: кроме недоумения, ничего иного эти требования вызвать не могут. Ибо свидетельствуют  об элементарной некомпетентности  как в состоянии современной науки, так и в ее методологии.  Но  -  по  порядку.

От философии  требуют, чтобы истины, которые она обосновывает, были общепризнанны, чтобы философия  представляла собой «единственную и подлинно научную концепцию».  Да где же, в каком царстве-государстве,  в какой науке авторы обнаружили   такую  идиллию?  Может быть, в современной теоретической физике? Или теоретической биологии? Нет таких  наук.  Нет и быть не может.  Знают ли те,  кто адресуется  к философии с подобными  претензиями, что теорию относительности, лежащую в основе современной релятивистской физики и астрофизики,  а заодно и всю квантовую механику,  многие серьезные  ученые-физики иначе,  как шарлатанством, не называют?  Не лучше обстоит дело и в  теоретической биологии. Об общественных науках и говорить нечего. Увы,  как показано Гёделем  («теорема о неполноте»), не существует непротиворечивых фундаментальных научных систем. Обстоятельство это и порождает объективно тот разнобой, который так раздражает критиков философии, требующих  «общепризнанности». Как тут не вспомнить персонажа Салтыкова-Щедрина, мечтавшего ввести в России единомыслие. Не иначе сей литературный герой оставил после себя слишком многочисленное потомство.   Если  же имеют  в виду общность проблематики,  предмета исследования, не признаваемых  «нетрадиционной философией», то по этому поводу должно заметить следующее. От того, что  кто-то, «рефлектируя над культурой»,  думает,  что занимается философией,  никак не следует, что он  и есть философ. Философ он лишь в собственных глазах. И в этой связи на память приходит другой персонаж русской классики, на этот раз Гоголя. Сей герой возомнил себя испанским королем. Однако современники почему-то, вместо отдания ему королевских почестей, упекли бедолагу в сумасшедший дом. В наш век, век «плюрализма» и «прав человека», такая мера может показаться чрезмерной.  И я к ней не призываю. Однако не худо было бы принять закон, который предусматривал бы если не уголовную, то хотя бы административную ответственность за загрязнение интеллектуальной среды. Экология в сфере духа, что ни говорите, не менее важна, нежели в природной среде.

Философию готовы признать наукой при условии, что ее утверждения  будут  подтверждаться  «с помощью эмпирических фактов».  Как ни печально, но этому требованию  опять же не удовлетворяет ни одна фундаментальная наука. Согласно современным научным представлениям,  ни одна из них не может быть ни подтверждена, ни опровергнута с помощью «эмпирических  фактов».  «Не существует никакого индуктивного метода,- свидетельствует А.Эйнштейн,-  который вел бы к фундаментальным понятиям физики…» (4, с.47).  Ему вторит  В.Гейзенберг: «Мы теперь лучше, чем прежнее естествознание, знаем, что не существует такого надежного пункта, от которого бы шли пути во все области нашего познания, но все познание в известной мере вынуждено парить над бездонной пропастью…» (5, 39).  Впрочем,  ничего нового тут нет. Всю прелесть новизны это составляет только для адептов «нетрадиционной»  философии». Так что  им придется выбирать: либо отказать в научном статусе  всей фундаментальной науке, либо, посыпав голову пеплом,  отправиться в Каноссу.

Мне уже приходилось неоднократно обращать внимание   на внутреннюю логику построения (и развития)  любой фундаментальной теории. В свое основание она кладет некие исходные принципы (идеи), которые берутся  без доказательства.  И  далее с помощью логической дедукции выводит все необходимо вытекающие из них следствия, развертывая эти принципы в целостную систему теоретического знания. Если построенная таким образом система способна объяснить все явления, относящиеся к предмету ее исследования, она считается истинной. Если какие-то из этих явлений  не могут быть объяснены, они объявляются в рамках данной теоретической системы  «принципиально ненаблюдаемыми»  («принцип  Бора»),  стимулируя тем самым   процесс дальнейшего познания. Такая методология  полностью соответствует внутренней логике познавательного процесса, являясь в сущности слепком с него.

Познание в своем функционировании и развитии подчиняется закону отрицания отрицания: от конкретного к абстрактному и от абстрактного к конкретному – таков  механизм этого процесса.  И  именно на этом втором пути, на пути движения мысли от абстрактного к конкретному, мышление  обнаруживает  всякий раз свою неполноту, вступает в противоречие с новыми фактами, накопленными познанием. Обнаружение  этих противоречий и есть глубинный источник и побудительный мотив познания. Априорность исходных принципов  науки, таким образом,  вовсе не означает, что они берутся с потолка или высасываются из пальца. Напротив,  за ними всегда стоит громадный познавательный опыт, а сами они,  являясь результатом  движения мысли от конкретного к абстрактному, выступают исходным пунктом движения мысли от абстрактного к конкретному.

Но, это, видимо,  требует пояснения.  Итак, кажется, общепризнано, что человеческое мышление   -   понятийное по преимуществу. Понятия   -    тот материал, из которого «строится»  мысль.  Способ,  каким образуются понятия, - индукция, т. е. процесс движения мысли от единичного к общему. Но  процесс этот уходит в «дурную бесконечность», поскольку исчерпать весь круг предметов, входящих в объем  того или иного понятия,  за очень редким исключением,  невозможно.   Если следовать логике тех, кто требует, чтобы любое  положение  подтверждалось фактами, то окажется, что не только наука  невозможна, невозможен процесс познания  вообще. Однако познание не столь привередливо, как наши максималисты. Оно не гнушается оперировать понятиями, полученными с помощью неполной индукции,  корректируя их по мере накопления познавательного опыта. Указанная корректировка и происходит,  как было сказано, на пути движения мысли от абстрактного к конкретному.  Эта  «диалектика понятия» есть диалектика любой научной теории, диалектика познавательного процесса вообще. И она, эта диалектика,  давно известна «традиционной философии»,  покоящейся на принципах рациональности.  Правда,  рациональность тоже объявлена  нынче устаревшей. Что тут сказать?  Разве что повторить  старика Шпенглера: «глупость еще не есть преодоление рациональности».

Поговорим теперь об «общепринятых методах».  Боюсь, что снова придется начинать с азов т.е. с «уточнения понятий» - этого элементарного требования  элементарной  логики. Есть очень веские основания думать, что предъявляющие счет философии не совсем четко представляют себе, что такое метод, что такое методология.  Под методологией они разумеют те  используемые  наукой   процедуры, которые  правильнее было бы отнести не к методологии, а  к методике:  эксперимент, наблюдение, измерение   и  т. д.  Однако эти процедуры применяются дишь на эмпирическом уровне  исследования и в прикладных науках,  фундаментальная  наука ими не пользуется.  Не странно ли требовать, чтобы их использовала философия, которую пока еще, насколько  мне известно, никто к эмпирическим и прикладным наукам не относил.

Но дело даже не в этом.  Дело в том, что такое метод?  Метод  -  это та же теория, только взятая с инструментальной стороны или, что одно и то же, обращенная к практике исследования. В самом точном и строгом значении этого слова. Любую систему знания можно использовать двояким образом: в практических целях и в целях получения нового знания. В последнем случае она и выполняет методологическую функцию. Поэтому любая наука обладает собственной методологией, определяемой ее предметом и содержанием. То есть в качестве  метода она использует собственную   систему  категорий и законов. Методологией философии выступают, соответственно, ее  категории и законы. Но философский метод выполняет к тому же функцию всеобщей методологии. Именно он, а не те методические приемы, которые  лишь по недоразумению отнесены к методологии.  Каковы   гносеологические основания, делающие философию всеобщей методологией науки, – об этом  сказано выше. Впрочем, то, что философия является  всеобщей методологией науки,  никто   прямо  не отрицает,  даже директор Института философии РАН А.А.Гусейнов.  Отрицают лишь принадлежность самой философии к науке. Человеку с нормально организованной психикой невозможно понять,  как могут вмещаться в одной голове два взаимоисключающие друг друга положения: «философия – не наука» и  «философия – методология науки»? То есть, не будучи сама наукой, философия выполняет функцию ее методологии. В психиатрии подобное состояние сознания именуется  шизофренией. В контексте процесса «переосмысления философии» (а именно это и составляло «сверхзадачу»  ХХП Всемирного (?) философского конгресса в Сеуле)   такой ее,  этой  новой,   «переосмысленной»,   философии «имидж»   выглядит особенно пикантно.

Наконец, от философии требуют, чтобы она выработала «общепринятый философский язык». Требование, прямо скажем,   странное, если не сказать больше. Философия, как и любая другая наука, имеет свой категориальный аппарат («язык», по новомодной тарабарщине), с помощью которого она описывает (раскрывает)  предмет своего исследования. И этот «язык» универсален, свойственен  любому профессиональному философу, вне зависимости от занимаемой  им позиции. Это «язык», на котором изъяснялись Аристотель и Бэкон, Декарт и Спиноза, Дидро и Гегель, Кант и Фейербах, Маркс и Рассел. Указанное требование имеет смысл (если здесь уместно вообще говорить о каком-то смысле) лишь в контексте  постмодернистских построений,  видящих задачу философствования  в «рефлектировании над культурой», т.е. в продуцировании терминологических пустышек,  имитирующих  пиршество  мысли. Естественно, что каждый такой   «мыслитель»  творит  свой  собственный «язык», в большинстве случаев непонятный самому его создателю. Но при чем тут философия?  Все это  вербальное пустозвонство имеет такое же отношение к философии, какое, извините за фривольность (что называется,  допекли!)  -  онанизм  имеет к  процессу деторождения.

До сих пор речь шла о теоретико-познавательном аспекте проблемы.  Но она имеет и свой политико-идеологический аспект, который либо не осознается, либо, напротив, тщательно комуфлируется.  Дело в том, что философия, кроме мировоззренческой и общеметодологической (логической), выполняет  не менее важную  профилактическую (критическую) функцию.  Не вмешиваясь непосредственно в решение тех или иных научных  и общественно значимых проблем, философия, однако,  при необходимости не только может, но просто  обязана подвергать эти решения критическому анализу, поверяя  логикой своей собственной системы. Политико-идеологический смысл развернувшейся кампании  как раз и состоит в том, чтобы  лишить философию этой функции,  функции научного арбитра. Если философия не наука, то вполне очевидно, что она не в состоянии   дать  этим  решениям    и научную оценку с позиций  целостного, а следовательно, и более глобального видения. Ей остается одно: «рефлектировать» над  наличной  практикой, не задаваясь вопросом о том,  в какой мере эта практика соответствует  либо, напротив, не соответствует объективным законам природного и социального бытия. Применительно к проблемам общественной жизни это  на поверку оборачивается  апологией текущей политики, «мирового опыта». Стоит ли говорить, что такая идеологизированная  «философия» («девочка по вызову»,  «Mädchen für alles»)  находит самое горячее сочувствие у представителей государственной власти.  Результаты «рефлектирования над культурой», явленные в работах, написанных по методе «нетрадиционной философии», столь красноречивы в своей оглушительной пустоте и ангажированности, что не нуждаются в каких-то дальнейших комментариях. Достаточно сослаться на акафисты, прозвучавшие в адрес идеологемы (и политической доктрины) глобализации на ХХП Всемирном (лучше было бы сказать «международном» - и скромнее, и точнее, наконец, просто грамотнее) философском конгрессе в Сеуле.