В.Л. Акулов. Избранные публицистические и полемические статьи.

     ЕЩЕ РАЗ  О  ГОСУДАРСТВЕ  И ГОСУДАРСТВЕННОЙ  ВЛАСТИ 

     Мне уже приходилось обращать внимание на то, что в нашей обществоведческой науке доминирует извращенное представление о государстве  («ЭФГ», 2006, № 2).  Суть этого извращения состоит в том, что государство как одна из форм  (политическая)  самоорганизации  общества отождествляется с органами государственного  управления, т.е. с государственной властью и ее институтами. К сожалению, читателями это было воспринято как  проблема сугубо академическая, не имеющая сколько-нибудь серьезного практического значения.  На самом же деле  такое отождествление   не только порочно теоретически, но и глубоко реакционно политически, поскольку переворачивает с ног на голову ту систему взаимоотношений, которая должна существовать между обществом и властью, властью и гражданином. Это я и попытаюсь  показать в сжатой, тезисной  форме.

     1). Если видеть в государстве одну из форм самоорганизации общества, вызванную к жизни объективными условиями исторического развития и сменившую такие его формы, как род и племя,  то и демократию следует искать в этом новом способе организации общества. Если же отождествить государство с органами его управления (государственными институтами),  то, соответственно, и демократию придется искать уже не в способе организации самого общества, а в способе организации власти: в форме правления, разделении властей и т.д. и т.п., т.е. во всем том идеологическом хламе, который зовется «демократическими стандартами» и которым наша   «политическая элита»   щеголяет, как дикарь медной пуговицей.  Иными словами,  не власть нужно организовывать на демократических началах – это, мягко говоря, абракадабра,  а общество.  И если в государстве общественная жизнь организована таким образом, что несколько процентов населения бесится с жиру, а остальная часть еле сводит концы с концами, то это никакая не демократия, в какие бы камуфляжные демократические одежды она ни рядилась, каким бы «демократическим стандартам» ни удовлетворяла.  Более того, такое  «государство»  -  это квазигосударство, псевлогосударство.  Ибо как форма политической самоорганизации, основанная на «общественном договоре», государство уже по самой своей сути, по внутренней своей природе может быть только демократическим  и никаким другим быть не может.

     2). Нет никаких серьезных теоретических оснований ставить под сомнение, что в основе политической организации общества (государства) лежит «общественный договор».  Разумеется, если не примитивизировать проблему  (собрались-де дикари, заключили между собой договор и превратились  из дикарей в граждан),  отдавать себе ясный отчет в том, что становление государственности – не единовременный акт, а исторический процесс. Но если в основе государства лежит общественный договор, то возникает вопрос: кто участники (субъекты) этого договора?  У Гоббса, Локка, Руссо ими являются общество и государство. Тем самым государство  из формы организации  самого общества превращается в некую внешнюю обществу, а потому невесть откуда взявшуюся «силу», с которой общество заключает договор. В соответствии с логикой договора каждый из его участников несет перед другим его участником определенные обязательства. Отсюда пресловутый  «принцип взаимной ответственности граждан перед государством и государства перед гражданами», которым так любит похваляться бюрократия,  рядясь в тогу благодетеля общества. Но граждане не заключают договора с органами государственной власти. Они их формируют. Граждане заключают договор между собой и ответственность, соответственно, несут не перед государственной властью, а друг перед другом. Государство и есть такая  форма самоорганизации общества, которая конституирована на добровольно взятых на себя гражданами обязательствах и вытекающих из этих обязательств правах, закрепленных в Законе. Что касается государственной власти, то она призвана  лишь  обеспечить выполнение  условий заключенного гражданами договора, т.е. выполнение тех обязательств, которые граждане добровольно взяли на себя.

     Проиллюстрирую сказанное примером. Итак,  я, гражданин государства, взял добровольно на себя обязательство не посягать на жизнь своих сограждан. Тем самым я автоматически обретаю право на собственную безопасность, поскольку мои сограждане взяли на себя аналогичное обязательство.  Мои обязательства, таким образом, оказываются оборотной стороной моих  прав,  а мои права оборотной стороной моих обязательств. Они, как сказал бы Гегель, суть  лишь «иное друг друга». Наложив,  вопреки протестам общественности, мораторий на смертную казнь,  российские власти не гуманность проявили. Они нарушили условия  заключенного обществом договора. И я не удивлюсь, если граждане в целях  самообороны станут прибегать к самосуду. Как это, между прочим, уже и практикуется  в некоторых странах Запада. Государственным чиновникам – президентским, парламентским, правительственным, судебным – необходимо, наконец, понять: нарушая сами и позволяя нарушать другим права гражданина, они нарушают не пресловутые «права человека». Они освобождают тем самым гражданина  от взятых им на себя обязательств, т.е. разрушают основы самой государственности, рубят сук, на котором сами же и сидят.

     3). Правовые отношения могут существовать только между сторонами, заключающими договор. И если органы государственной власти не являются стороной  общественного договора, то отсюда следует, что они не являются и субъектами права. Единственным не только «источником власти», как записано во всех «демократических конституциях», но и единственным субъектом права  на своей территории (о чем «демократические конституции»  предпочитают умалчивать)  является народ.  В этом смысле и в этих пределах нисколько не ошибался Руссо, рассматривая государство (лучше было бы сказать  -  органы управления государства)  как технического исполнителя воли народа. Но он ошибался, лишая власть какого бы то ни было голоса в делах государства. Ибо если власть не обладает правами, то она обладает делегированными ей полномочиями. И это позволяет ей играть чрезвычайно важную, ничем и никем не заменимую роль в жизни общества. В чем состоит различие между правами и полномочиями?  У нас, как правило, не делают между ними различия. А вместе с тем это различие существенно и принципиально. Права первичны и самодостаточны,  т.е. не нуждаются для своей реализации в дополнительном санкционировании. Полномочия вторичны, производны от прав, а потому не самодостаточны. В качестве таковых они требуют санкционирования со стороны субъектов права. В ходе формирования органов государственной власти граждане не передают им свои права. Они лишь наделяют их полномочиями использовать их для исполнения возложенных на них функций. Переходя на язык аналогии, можно было бы сказать: нанятый мной управляющий может распоряжаться вверенной ему собственностью лишь постольку и в той мере, поскольку и в какой мере я как собственник уполномочил его на это. То есть он действует не самостоятельно, а от моего имени и по моей санкции. Если полномочия власти осуществляются на основе прав граждан, то отсюда следует, что выход власти за рамки делегированных ей полномочий есть акт узурпации прав граждан, а потому должен рассматриваться как тяжкое государственное преступление. 

     4). В нормальном государстве, т.е. в государстве, отвечающем природе государства, граждане сами определяют характер своих общественных отношений.  Разумеется, в зависимости от складывающихся и исторически изменяющихся условий. Тот факт, что эти отношения законодательно закрепляются парламентом, ничего не меняет по существу, ибо парламент в данном случае лишь облекает в юридическую форму, в форму закона, суверенную волю народа. И это понимал уже Солон. На вопрос, лучшие ли законы он дал афинянам, Солон  ответствовал: «Да лучшие из тех, которые они могли принять». В извращенной же форме государства с ее  отождествлением государства с государственной властью  именно парламент навязывает обществу нормы общественного поведения. От всего своего жирного чрева.  Quod parlament  placuit,    legis habet vigorem  (Что угодно парламенту, имеет силу закона).  Здесь власть ведет себя  так, как будто ее поведение  ничем, кроме законов, ею же самочинно принимаемых, не регламентировано.   Не угодно ли?  Все социологические замеры, проведенные службами самой разной политической ориентации, свидетельствуют, что российское общество считает проведенную приватизацию грабежом и мародерством.  Однако  российскую власть это обстоятельство нимало не беспокоит. «Пересмотра приватизации не будет», - сказано, как отрезано.  Белорусские граждане не приемлют навязанную бюрократией контрактную систему найма на государственных предприятиях и в государственных учреждениях, превращающую гражданина в наемного работника государственного чиновника. И хотя по всем нормам юридической и всякой иной логики дело должно обстоять наоборот,  ни белорусский «профессиональный парламент», ни Конституционный суд не удосужились даже ухом повести.  Но  апофеоз произвола  – инициированный «Единой Россией» и санкционированный думским  большинством  запрет на проведение всероссийских референдумов, который, вопреки даже ельцинской конституции, поставил правосубъектность власти   выше правосубъектности народа. Политическому  руководству   не худо бы зарубить себе на носу:  любые принятые им  законы и иные нормативные акты,   преследующие цель навязать обществу свою  собственную волю,  не обладают с точки зрения правовой науки легитимностью и квалифицируются законодателем как злоупотребление властными полномочиями. Со всеми вытекающими отсюда  для него юридическими последствиями.

      5). В этом  контексте    следует оценить    всю нелепость  (а еще точнее – реакционность) идеи  формирования так называемого «гражданского общества» в условиях существования государства. Ибо с научной точки зрения  гражданское общество и   есть общество,  самоорганизовпавшиееся в государство,  т.е. общество, в котором  «естественные отношения» между людьми  обретают форму политических отношений, а дикари становятся гражданами.  Именно в этом смысле Аристотель  называл человека «животным политическим». В этом же содержании трактовали    понятие  «гражданское общество»   Гоббс, Локк,  Руссо и  другие сторонники договорной теории государства,  которые и ввели  его  в научный оборот. Идея формирования «гражданского общества»  в том значении, в каком она пропагандируется ее адептами, может означать только одно: попытку, осознаваемую  или неосознаваемую, узаконить диктаторский характер самого государства, предложив обществу вместо реального народовластия его суррогат. Ничего иного она  означать не может.