В.Л. Акулов. Избранные публицистические и полемические статьи.

            ИОАНН ГРОЗНЫЙ   В КРИВОМ ЗЕРКАЛЕ

            ЛИБЕРДЕМОВСКОГО  АГИТПРОПА

    Фильм «Царь»,  вновь показанный по   российскому телевидению, прошел почти  незамеченным.  Незамеченным  даже критикой, не говоря уже о широкой общественности. И поделом. Как о явлении  киноискусства о нем можно сказать всего три фразы: бездарный сценарий, бездарная режиссура, бездарная игра.  Даже такой талантливый актер, как Олег Янковский, сыгравший  Филиппа,  не сумел выжать из своего образа ничего  путного. И это вполне естественно: ложная идея никогда не сможет стать предметом истинно художественного произведения. Она, как тонко заметил Плеханов, неизбежно внесет ложь в психологию действующих лиц. Но, не будучи событием киноискусства, фильм представляет  интерес  своей идеологией, круто замешанной на фальсификации  и охаивании истории  России.  На этот раз объектом стал Иоанн Грозный и его политика. Позволять  графоманам и лицедеям безнаказанно предаваться этому занятию означало бы совершать преступление перед истиной и нравственностью.

 Факт весьма примечательный, заслуживающий самого пристального внимания: взгляды русского народа и официозной российской историографии на события отечественной истории, место в этой истории тех или иных политических деятелей радикально расходятся.  Для российских историков Иоанн Грозный – деспот, палач и лицемер. Для народа русского – грозный, но богобоязненный и справедливый царь. Петр 1 под пером тех же историков – гениальный реформатор, мощной рукой удержавший Россию на краю пропасти, в которую она вот-вот должна была свалиться. Для русского народа - антихрист и самодур.  Николай П до сих пор фигурирует в   писаниях наших геродотов и фукидидов не иначе как Николай Кровавый. Для русского народа – он мученик, жертва интернационального сброда, захватившего власть в России. Сталина вот уже шесть десятилетий  поливают грязью.     В народной памяти он сохранился как суровый,  но мудрый вождь, олицетворяющий собой Великую  Победу нашу в смертельной схватке с фашизмом.  Павла 1,  начавшего наводить порядок в том борделе, в который превратили институт царской власти «великий Петр» и не менее  «великая Екатерина», русская «прогрессивная общественность» объявила сумасшедшим. Николай 1, прищемивший хвост гвардейской вольнице, удостоен ею звания  «Палкина». Александр Ш,  при котором «цивилизованная Европа» не посмела и чихнуть, не испросив предварительно разрешения у русского императора,  произведен в алкоголики. Зато Александр 1 – этот  фиглярствовавший  перед Европой отцеубийца («правитель слабый и лукавый», по точной характеристике А.С.Пушкина), одаривший по щедрости своей широкой либеральной души Финляндию частью исконно русской территории, пожалован титулом Благословенный, Александр П,  пролитаризировавший русское крестьянство,  превративший в босяков десятки тысяч вчерашних тружеников, спустивший за бесценок Аляску (деньги, кстати, так и не были получены, поскольку утонули во время перевозки),  наречен  Освободителем.  Так пишется история Государства Российского.

Почему?  В чем причина этой полярности   -  взглядов на собственную историю русского народа и российской  историографии? А причина в том, что российская историография живописует эту историю с позиций тех или иных социальных групп  (дворянства, купечества,  бюрократии), а русский мужик подходит к этой истории с позиций национально-государственных интересов России.  Российская «прогрессивная общественность», выразителем взглядов которой и является исторический официоз,  смотрит на государственную власть глазами впавшего в фарисейскую ересь Запада, русский мужик – глазами православного человека. Это я и попытаюсь  далее показать.

Государственная власть в России  формировалась в соответствии с христианским вероучением  (см.: «Государство и церковь»). Этой особенности русской государственности не в состоянии были понять ни западные интеллектуалы,  ни отечественная «прогрессивная общественность», вскор­мленная масонским суемудрием вольтеров и дидеротов. Они мерили русскую монархическую власть мерками западноевропейского абсолютизма, с которым она не имела ничего общего. Абсолютизм в том виде, в каком он утвердился на Западе, и самодержавие, как оно су­ществовало в России, имеют лишь внешнее сходство — и в том, и в другом случае это власть монархическая.  В глубинной же своей сути они не только не тождественны, но прямо противоположны. Монархическая власть в Западной Европе явилась результатом сговора феодальной верхушки и была ограничена условиями этого сговора. Монарх был всего лишь первым среди равных. Поэтому западный абсолютизм конституировался в процессе длительной борьбы монархи­ческой власти с феодальной аристократией и католической церковью. Ничего подобного в России не было. Русская монархическая власть изначально была абсолютной в том смыс­ле, что не была ограничена никакими «условиями». В акте миропомазания царь присягал пред  лицем  Бога служить миру. И мир пред лицем Бога присягал на верность своему ца­рю. Царь и мир были повязаны, таким образом, сакральной связью. т.е. связью духовной, основанной не на сиюминутном корыстном интересе,  а на взаимном служении Отцу Небесному, исполнении Его Закона. Но она не была абсолютной в обывательском  понимании.  Ибо что такое абсолютная власть в обывательском ее понимании? Это власть ни от кого не зависимая, а следовательно, не зависимая и от Бога. Но такая власть есть власть бесовская, в какой бы форме она ни выступала — единоличной или коллективной, авторитарной или олигархической.  Рус­ские самодержцы всегда помнили и глубоко осознавали слова Вседержи­теля: «Сердце царя в руках Господа... Он направляет его» (Притч. 21, 1). Западный абсолютизм был взращен на внушенном фарисеям дьяволом понимании Божьего избранничества как при­вилегии властвовать над людьми. Это дьявольско-фарисейское понимание пустило такие глубокие корни, что легло в основу всей западноевропейской цивили­зации. Сегодня оно выступает в форме особого права «цивилизованного общества» дик­товать свою волю всему миру, силой навязывать свои жизненные стандарты — в экономике, политике, культуре. Русское самодержавие было ос­новано на ортодоксально-христианском понимании Божьего избранничества как долга служения людям. Именно так понимали свое призвание и Иоанн Грозный, и Павел 1. и Николай I, и Александр III, и царственный страстетерпец Николай II. Такую власть, т.е. власть, понимаемую как служение, нет необходимости ограничивать, ибо служение не может быть избыточ­ным. Не нуждается она и в конституции, ибо нет и быть не может выше и справедли­вее закона, нежели Закон Божий, исполнять который и поставлен монарх.  

Много вздора было наговорено и продолжает говориться по поводу деспоти­ческой власти русского царя и рабского положения человека в царской России. Да, власть русского царя была самодержавной, но она не была деспотической. Да, русская монархия была неограниченной, но в каком смысле? В том и только в том, что она не была ограни­чена своеволием и произволом аристократической верхушки. И когда эта верхушка при избрании на престол Михаила Романова попыталась ограничить власть царя, Земский Собор не позволил ей это сделать. Такая же попытка при избрании Бориса Годунова имела тот же результат. Русский человек хорошо понимал, что царь — Помазанник Божий, а не марионетка. И призван на царство, чтобы служить миру, а не ублажать своекорыстие людей, одержимых похотью власти и богатства. К сожалению, этого не произошло в начале ХХ века, когда русский народ позволил милюковско-гучковской  нечисти ограничить власть царя. Кровавую жатву того, что посеял, он и пожал. Продолжает пожинать и поныне…    Да,  русский крестьянин был прикреплен к земле. Но он не был ни ра­бом, ни холопом.  И у владельца земли,  и у ее работника был один державный хозяин — Православ­ный Русский Царь. И каждый из них на своем месте нес Государеву службу.  А в лице Государя — службу Земле Русской.  Как, впрочем,  и сам царь нес свою службу миру.

В качестве примера деспотизма русских царей как раз и приводят  царствование Иоанна Грозного.  Да, Иоанн Васильевич рубил головы тем, кто мечтал обустроить Русь на манер «польского хозяйства». Вынужден был рубить — слишком дорогую цену заплатила Русская земля за княжеские междоусобицы. И, как показало Смутное время, мало рубил. Однако западные и доморощенные — прошлые и нынешние — старатели на ниве «прав человека» почему-то умалчивают о том, что все «зверства» Иоанна Грозного не идут ни в какое сравнение с той вакханалией насилия, которая свирепствовала в это же время в Западной Европе.  Что ж,  напомним этим страдающим амнезией господам.  За все время царствования Иоанна Грозного было казнено  по разным источникам от 3 до 4 тыс. человек. За это же  время в странах Запада было повешено, сожжено, посажено на кол, умерщвлено иными способами порядка 400 тыс.  человек.  В том числе в Англии в правление Генриха УШ – свыше 70 тыс.,  в правление Елизаветы -  около 90 тыс., во Франции в правление Карла 1Х  только за две недели -  свыше 30 тыс., в Испании и Нидерландах при Карле У и Филиппе П по одним источникам - порядка  100 тыс.,  по другим  -  около 200 тыс.  И каких же нравственных мучений стоила Иоанну Грозному эта борьба с боярской крамолой! Он терзался сомнениями, часами молился, называл себя «нечестивым» и «душегубцем». А в 1582 году всенародно объявил о государственном прощении всех казненных и передал монастырям для вечного их поминания  немалую  по тем временам сумму денег. О каких-то  угрызениях совести западных монархов история умалчивает. Ни Генрих, ни Елизавета, ни оба Карла подобными «комплексами» не страдали. Совесть молчала.  

Пойдем дальше.  Беда западных любомудров и их российских эпигонов заключается в том, что, не понимая сути противостояния Иоанна Грозного и его противников, они смотрели и продолжают смотреть на него глазами обывателя, т.е. все дело сводили и сводят к личным взаимоотношениям царя и бояр. Хотя достаточно сколько-нибудь внимательно вчитаться в переписку царя с Курбским, чтобы понять: речь шла о куда более  серьезной вещи — столкнулись два несовместимых взгляда на природу  власти. Иоанн исповедует христианскую идею царской власти. Его противники — дьявольски-фарисейскую, взятую напрокат у католической Польши. Спор, таким образом, носил не юридический, а вероисповедальный характер. От его решения, от того, кто победит в этом противостоянии, зависела не судьба Иоанна и не судьба его противников. На карту была поставлена судьба России. Отсюда -  жесткость, и бескомпромиссность.

Как уже было сказано,  власть монарха в ее ортодоксально-христианском понимании неделима, неотчуждаема и в этом смысле абсолютна. При всем своем желании монарх не может «поделиться» властью, не может быть она и кем-то или чем-то ограничена (соглашением, конституцией и т.д.). Вот эту православную  идею власти и защищал Иоанн Грозный.  Будучи православным человеком и русским царем, иначе поступить он просто не мог. Это означало бы тягчайший грех перед Богом и было бы нарушением священного долга перед миром (народом). То есть, поступи Иоанн иначе, пойди на уступки боярству,  он поставил бы себя тем самым вне Церкви Христовой. Реализуйся мечта курбских, Россию постигла бы судьба Польши, которая служила для наших курбских образцом.  Положение спас русский мужик, решительно вставший на сторону Иоанна. В этом же контексте следует рассматривать и конфронтацию с Филиппом. К сожалению,  устами Филиппа слишком часто говорил не иерарх Церкви, а боярин Колычев.

Начало превращения свободного русского человека в «крещенную собственность» было положено Петром I. Завершено «матушкой Екатериной», раздарившей своим фаворитам за альковные услуги сотни тысяч русских крестьян — великороссов, белороссов, малороссов. За что и Петр и Екатерина удостоены либеральной интеллигенцией — этой защитницей всех и всяческих свобод — звания «великих». Не западную технику и технологию завез Петр в Россию, как о том трубили и продолжают трубить  его апологеты. Прорубив «окно в Европу», он впустил на Святую Русь дух безверия, ереси и масонства. Так называемые «передовые люди России» бросились в прорубленное Петром «окно» набираться ума-разума на немецких курортах, в парижских салонах, в казино Монте-Карло. Это они, «передовые люди», сдирая с мужика последние портки, просаживали на Западе миллионы полновесных русских рублей, развивая промышленность Германии, Франции, Италии. Это они, набравшись масонской премудрости, грызли и точили, подобно крысам и червям, русский государственный корабль. Все примерялись: во что обрядить русскую государственность – во французский фрак или в английский смокинг. После себя Петр оставил обезлюдевшую,  обнищавшую и – что самое страшное – совершенно бесхозную страну, поскольку за множеством немецких забот, до которых России не было решительно никакого дела, не удосужился составить завещание.  Рассевшись на ее развалинах, как киплинговские Бандер-Логи на руинах индийского храма, «птенцы гнезда Петрова», по словам историка В.О. .Ключевского, «принялись торговать Россией, как своей добычей».  Казнократство и взяточничество приняло невиданные размеры  -   разворовывалась треть поступавших в казну средств.  Ворованное переводилось в заграничные банки. Один только А.Меньшиков перевел в английский банк 5 млн.  рублей – сумму, равную годовому бюджету всей Российской империи. Ну точь-в-точь  как  «птенцы» другого «великого реформатора» -  Б.Ельцина.

Воспитанный Кукуйской слободой, Петр был чужд духу православной России. Поэтому свою реформаторскую деятельность, а точнее — разрушение уклада русской национальной жизни,  и начал с ревизии традиций русской государственности. Именно Петр ввел в России абсолютизм в его западном понимании, действуя по принципу: что хочу, то и ворочу. Захотел устроить молодой супруге свадебное путешествие на Прут — и устроил. В какую цену обошлась русскому народу эта прихоть царя — известно. Речь, конечно, не о драгоценностях новобрачной, которыми пришлось пожертвовать, чтобы ублажить турецких чиновников. Речь о моральном и политическом ущербе, понесенном Россией. Захотел изменить порядок престолонаследия — и изменил. Эта новация «великого реформатора» и позволила усадить на русский престол под именем Екатерины I чухонскую блудницу, подобранную Петром в солдатском обозе и нареченную женой, а далее вообще передать царскую корону гвардейской казарме, которая и  перекидывала ее с одной головы на другую.  Эти игрища с короной русского царя были пресечены только Павлом I,  за что последний и поплатился головой.  Захотел упразднить патриаршество — и упразднил, образовав вместо него так называемый Священнейший Правительствующий Синод — нечто вроде министерства по делам православия. Новация эта и аукнулась в 1917 году, когда эта чиновничья контора  богохульно  предала  царя, освятив именем Церкви Христовой власть масонского Временного правительства.

  Сталин, которого либердемовский агитпроп любит сравнивать с Иоанном Грозным  (разумеется, на свой либердемовский манер),   отнюдь не случайно обратился к этой исторической фигуре.  Нелепым было бы, конечно, проводить параллель между Иоанном Грозным  и Иосифом Сталиным. Сталин – не Помазанник Божий, а его противники – не бояре. Однако его обращение «Братья и сестры», столь дикое в устах большевика, восстановление патриаршества, открытие духовных учебных заведений, издание церковной литературы, открытие  церквей, массовое возвращение репрессированных священнослужителей - все это не одна только дань политическому моменту. Какой-то душевный перелом  на излете жизни в Сталине, несомненно, произошел. Во всяком случае, христианскую идею власти он, бывший семинарист, знал. Знал и другое: что русский человек смотрит на государственную власть сквозь призму загнанной внутрь, но так и не выжженной  атеистической пропагандой  Православиой Веры.  Что и доказал еще раз в Отечественную войну 1941-1945 гг. Он шел в бой за Родину, за Сталина, как раньше шел за Веру, Царя и Отечество. «За партию и ее ленинский Центральный Комитет» - такой клич над окопами не звучал. А это значит, что в Сталине русский солдат видел не Генерального секретаря ВКП (б), а  вождя. Сталин это знал и не мог не учитывать.

Противники Сталина, конечно, не бояре. Но то, что после захвата власти в России картавая «ленинская гвардия» ощутила себя именно боярами, - факт, который невозможно оспорить. Ленин, который, в общем-то, не был силен в русском языке, нашел, однако, для этого настроения своих «гвардейцев» очень точные слова, достойные быть выбитыми на его мавзолее: мы Россию завоевали, теперь надо научиться Россией управлять. Они и готовились управлять Россией. Сталин не позволил.  Правда, для этого ему, как и Иоанну Грозному, пришлось прибегнуть к мерам неординарным. Но, как показала русская смута Х1У века и перестройка века ХХ, меры эти были вызваны крайней государственной необходимостью. Если история и может предъявить счет Грозному и Сталину, то не за жестокость, а, наоборот, за недостаточную решительность. Поведи они дело более решительно, не было бы, скорее всего, на Руси ни Смутного времени, ни хрущевской «оттепели», ни порожденного ею ублюдка – горбачевской «перестройки». И не пришлось бы русскому человеку расплачиваться за эту нерешительность своими жизнями – сотнями тысяч, которые он заплатил в Смутное время, и миллионами, которыми расплачивается сегодня.