В.Л. Акулов. Избранные публицистические и полемические статьи.

                            МАРК  ВАСИЛЬЕВИЧ  СЕРДИТСЯ…

                                                     «Не беда, если б все оренбургские  собаки

                                               дрыгали ногами под перекладиной,  беда если

                                               наши кобели перегрызутся между собой».

                                                                     А. С. Пушкин. Капитанская дочка.

      Говоря о своем публицистическом кредо, замечательный русский «нигилист»  Д. И. Писарев писал: «Я не люблю вести оборонительную войну…  Надо возиться с запутанной  аргументацией  противника, надо, как мошенника, ловить его с поличным на каждом софизме, надо сверять его лживые показания с подлинными документами, надо рассматривать в микроскоп такую дрянь, к которой гадко прикоснуться, и, наконец, ценою всех этих трудов, располагающих к морской болезни,  купить тот тощий результат, что какой-нибудь  N или M глуп, как пробка,  или врет,  хуже  всякого барона Мюнхгаузена».

     Мои  оппоненты и не глупцы,  и не  враки.  Скорее, глухари, упивающиеся собственными песнопениями.  Но оттого    ничуть  не легче.  Они не слушают ни ваших аргументов, ни ваших контраргументов.  Их собственная система доказательств покоится не на фактах, не на логике, а исключительно на вере в собственную непогрешимость. Тысячу первый раз  повторяя одно и то же, они убеждены, что с каждым новым повторением их утверждения обретают дополнительную доказательность.  Будучи приперты к стене, они пускают в ход прием, именуемый в традиционной логике argumentum ad hominem,  а в житейской практике – перетряхиванием белья противника.

     Вот, например, М.В.Бойков. В статье «Сталин и марксизм» я утверждал, что «ревизия» марксизма Сталиным есть прямое следствие той ревизии, которой подвергся марксизм со стороны Ленина.  Изложив в доказательство позиции Маркса и  Ленина, я задал моему оппоненту прямой вопрос: есть ли  в этих двух позициях принципиальное различие и если есть,  то  как оно сказалась на ходе проведения социалистической революции в России и последовавшей за ней политике  ленинского «самого образованного правительства»? И что же Бойков? Вместо того, чтобы на прямо поставленный вопрос дать столь же прямой ответ, он разразился бурей негодования: как, дескать, я посмел посягнуть на светлую память Ильича,  поставить под сомнение непорочность его теоретического и политического наследия. То, что сам Бойков  отлучил Сталина от марксизма, назвав властолюбцем, извратившим во имя неуемной  жажды власти марксизм и положивший на  алтарь этого своего идола миллионы человеческих жизней, -  это в порядке вещей,  ничего крамольного Бойков в том не видит. А вот Ленина – не смей, наших – не замай.  Но я  ученый, а не идолопоклонник.  Единственный авторитет для меня – истина и ничего, кроме истины. Дело говорит человек, и я говорю, что дело говорит, Глупость сморозит, я и скажу, что сморозил глупость. И, как говаривал Владимир Владимирович,  «наплевать - царица вы или прачка». Случалось мне даже  на Троцкого почтительно ссылаться, хотя Лев Давидович, как понимаете, особых симпатий у меня вызывать никак не может. И  Сталина доводилось подвергать критике. Конечно, я могу и ошибаться в своих оценках.  Но видеть вещи я  все же предпочитаю собственными глазами, а не так, как-то предписывает евангелие от Ленина,

      Моя аргументация не вызвала  у Бойкова никакого интереса, зато крайне заинтересовала моя творческая биография. Произведя меня в доктора «марксистских наук», он дает мне душеспасительный совет: «Вам следовало бы отказаться от привычной приставки «доктор», тем более, что «марксистская» идеология пала. А проще: скажите, в какое время вы стали доктором, и я скажу, какой вы доктор. И доказывать при этом надо не знаками отличия, а умом». Я охотно прощаю   Марку  Васильевичу, непочтительное отношение ко мне лично, но не могу столь же равнодушно пройти мимо непочтительного отношения к нормам русской орфографии -  местоимение «Вам» по-русски следует в данном случае писать все же не с прописной, а с заглавной буквы. Да и над стилем не худо бы поработать.  Впрочем,  я уже  как-то отмечал, что с русским языком у Бойкова  самые натянутые отношения.  Но это a propos.

      Отвечаю на его  претензии в том порядке, в каком они предъявлены. Во-первых, никаких «марксистских наук»  нет  и быть не может. Наука  безлика, внеклассова и интернациональна  по самому своему существу. Маркс не создал науку социализма, он лишь превратил учение социализма  из утопии в науку, т.е. сделал идеологию социализма научной идеологией.  А это далеко не одно и то же.  И философией Маркса, как  справедливо отметил Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме»,  является не какая-то мифическая «марксистская философия», а диалектический материализм. Сам же Маркс, говоря о своем диалектическом методе, указывал, что это  «поставленная с головы на ноги диалектика Гегеля». К сказанному Марксом можно было бы добавить, что сама гегелевская диалектика, в свою очередь,  лишь аккумулировала и содержит  в снятом виде исторический опыт всей догегелевской философии. Да, принято говорить «ньютоновская физика», «мичуринская биология», «психоанализ Фрейда» и т. д.  Но при этом каждый смыслящий в деле человек понимает, о чем идет речь,  и не считает законы классической физики личной собственностью Ньютона. Так что Ваше, Марк Васильевич,  ерничанье по поводу моей «марксистской степени» доказывает совсем не то, что Вы пытались внушить читателю. Что доказывает – о том я умолчу, щадя Ваше самолюбие. Во-вторых, ученым степеням и званиям я придаю очень мало значения, о чем Вы могли догадаться даже по  моим материалам, опубликованным в «ЭФГ». И свою статью «Сказ о том, как товарищ Бойков Сталина марксизму учил» я подписал без указания ученой степени и звания.  Они были восстановлены редакцией. В-третьих, в отличие от Вас, я вовсе не считаю, что марксистская идеология пала. Напротив, я думаю, что современная общественная жизнь с каждым днем приносит все новые доказательства ее жизненной силы. Вам же  хотелось бы задать вопрос: если марксистская идеология пала, то из чего Вы  так стараетесь? Наконец, кого,  по всей справедливости, следовало бы отлучить от марксизма – Сталина, который никогда не сомневался в эвристических возможностях марксизма, или Бойкова,  уверяющего читателей  «ЭФГ», что «идеология марксизма пала»? И последнее: факты моей творческой биографии Вы могли  почерпнуть, открыв хотя бы энциклопедический словарь под редакцией П.В.Алексеева «Философы России». Но я и тут пойду Вам навстречу, хотя боюсь, что вновь разочарую. Вы, конечно, ожидаете, что докторскую диссертацию я защитил на тему: «Развитие теории диалектики в гениальной трилогии Л.И.Брежнева». Или в годы горбачевского «плюрализма»,  когда  любую глупость  предписано было почитать за оригинальность и глубину ума. Увы,  защитил я докторскую в 1983 году, и звучала она так: «Принцип материалистического монизма и проблема субстанции». Думаю, что даже в богатейшем лексиконе Леонида Ильича  слово «субстанция» не значилось. Ничего на сей счет не говорилось и в исторических документах партийных съездов. Что касается  Ленина, то в «Материализме и эмпириокритицизме» он назвал понятие субстанции продуктом праздной профессорской фантазии.  Кандидатская диссертация, защищенная мной в 1965 году, звучала так: «Проблема прекрасного в эстетике Г.В. Плеханова». А Плеханова, как может быть  даже Вам известно,  особо не жаловали  ни  компартийные бонзы, ни   «верные ленинцы»  из  АОН при ЦК КПСС.  Не жаловал и Сталин. Как видите, там, где Вы надеялись собрать  обильную жатву,  Вы не накосили даже на завтрак козе.

     Не возразив  мне ничего по существу, Бойков отсылает к своей книге «Почему не состоялся коммунизм?», в которой я, по его убеждению,  найду ответы на все волнующие меня вопросы. Книгу, судя по такой  ее рекомендации, Бойков считает, видимо,  образцом  марксистского анализа.  Нет, уважаемый Марк Васильевич, книги Вашей я читать не стану. Почему не стану?  Да по той же самой причине, по которой  грибоедовский  Чацкий не стал читать творения Ипполита Маркелыча, несмотря на настоятельные советы Репетилова,

     Критическое отношение моя статья вызвала и у Г. Н. Гумницкого. Правда, в отличие от Бойкова,  ряд моих позиций  Григорий Николаевич готов поддержать. Неприятие у него вызвала  критика Ленина,  в особенности форма этой критики. Что ж, формой я  не дорожу и готов уступить ее моему оппоненту. Спровоцирована она была развязным тоном статьи Бойкова и только в этом контексте ее и следует понимать. А вот по существу поднятой проблемы мне хотелось бы кое-что с Григорием Николаевичем уточнить. Гумницкий пишет: «Автор утверждает, что Ленин отверг  марксистское учение о формациях, об объективной закономерности исторического развития, ибо в России еще не созрели условия для перехода к социализму. И в то же время, поставив вопрос, была ли Октябрьская революция ошибкой, отвечает: «нет и еще раз нет». Так что, учение Маркса неверно и Ленин был прав? Опять концы с концами не сходятся. На самом деле Ленин был прав, но не потому что он отошел от Маркса, а, наоборот, потому что он следовал ему, однако следовал не догматически, как толкует в данном случае марксизм В.Л.Акулов, а творчески».

     Давайте разбираться. Что такое общественно-экономическая формация? Это – качественное состояние общества на том или ином отрезке его исторического развития, характеризующееся своим способом производства и порождаемой им надстройкой.  Переход  от одной общественно-экономической формации к другой – это закон общественного развития. Как таковой он представляет собой частный случай всеобщей диалектической закономерности количественно-качественных изменений. А законы существуют не для того, чтобы  их нарушать. Они мстят  тем, кто это пытается делать. Отомстили и Ленину провалом его политики «военного коммунизма». Станет ли Гумницкий отрицать, что  политика «военного коммунизма»  органически вытекала из ленинской концепции социалистической революции? Станет ли отрицать, что эта политика потерпела полное фиаско? Или я вынужден буду это доказывать, ссылаясь на многочисленные показания самого заинтересованного в этом деле человека  -  Ленина?  Сделать мне это будет совсем нетрудно. Но, может быть, Григорий Николаевич уволит меня от этой школярской работы, перечитав заново ленинские работы послеоктябрьского периода?  Закон есть закон. Он может модифицироваться в зависимости от конкретных обстоятельств, но не может действовать ни избирательно, ни нарушая свою внутреннюю логику.  Так что мой «догматизм»  тут решительно не причем, как не причем и «абстрактная точка зрения». Может быть, Гумницкий, применив творчески  вышеуказанный закон количественно-качественных изменений,  уговорит девочку, не достигшую   половой зрелости, родить ребенка?  Наши предки, Григорий Николаевич,  задолго до рождения Гегеля и Маркса, т.е. не имея ни малейшего представления о диалектике и ее законах, табуировали ранние браки именно потому, что  понимали:  в лучшем (в лучшем ли?) случае они ведут к разрушению организма роженицы и, в конечном счете,  к угасанию рода.  Над общественным организмом так же нельзя волюнтаристски экспериментировать, как и над биологическим.  Конечно, законы нужно применять творчески  - Вы правы. Но одно дело творчески  применять их и иное дело  нарушать под благовидным предлогом творческого применения или творческого  развития, выдавая собственное нетерпение за теоретический аргумент.   

     Я утверждаю, что Россия к 1917 году еще не созрела для социалистической революции. В то же время не ставлю большевикам  в  вину и октябрьский  захват власти.  Гумницкий  видит в этом противоречие. На самом деле никакого противоречия у  меня здесь нет. Мой оппонент  просто  отождествляет разные категории – причинность и необходимость. Да, любое явление имеет свою причину.  Но причинная обусловленность явления еще не делает его необходимым.  Если я, перебрав на гулянке, по пути домой не удержался на ногах и расквасил себе нос, то это прискорбное обстоятельство имело,  конечно,  свою причину – закусывать надо, как советовал актер Этуш. Но если вы станете уверять, что мой расквашенный нос – необходимость, что без этого никак обойтись было нельзя, я буду крайне удивлен. Да, Октябрьская революция имела свои причины и причины весьма серьезные, о чем я сам недвусмысленно говорю. Но,  имея весьма серьезные причины, она не была необходимостью.  Если бы Ленин учитывал это обстоятельство,  он не лез бы на рожон. И в этом случае, скорее всего,  не было бы ни массовых крестьянских восстаний, ни волнений рабочих, ни  крондштадского выступления моряков.  Гражданская война, если бы и разразилась, не приняла бы масштабы той кровавой бойни,  которую приобрела, не привела бы к таким  гигантским материальным  и людским потерям.

      Я утверждаю, что, строя социализм, Сталин по сути спасал страну. Гумницеий и тут усмотрел мою нелогичность. «Но разве не Ленин,- парирует он, - обеспечил Сталину такую возможность»? Конечно, не будь Октябрьской революции, Сталин не стал бы Генеральным секретарем ЦК ВКП (б).  Кто с этим станет спорить? Но что это доказывает? Это ровным счетом ничего не доказывает. И уж во всяком случае не доказывает то, что хочет доказать Гумницкий.  Политик действует в тех условиях, которые застает. Именно они определяют нормы его политического поведения. Если это, конечно,  политик, а не фигляр,  Божьим попущением дорвавшийся до власти.  Нынче, при торжестве «суверенной демократии»,  хоть скифскую бабу усади во властное кресло – результат будет тот же. 

     Россия после смерти Ленина находилась в поистине отчаянном положении. Речь шла о ее политическом суверенитете. И повинны в таком положении были все: и окончательно разложившаяся русская аристократия с ее культивирующимися со времен Екатерины П безответственностью и паразитизмом, и «совесть нации», отравленная масонским суемудрием,  и   либералы всех мастей и оттенков,  совершившие свой февральский путч на английские фунты. Свою  лепту внесли  и большевики с их ленинским лозунгом   «поражения своего правительства в войне», политикой  «военного коммунизма» и последовавшим за ней НЭПом.  НЭПу принято курить фимиам и возглашать осанну как политике,  восстановившей разрушенное хозяйство. Это – полнейшая чепуха.  Положительную роль сыграла только замена продразвертски продналогом, которая  действительно позволила оживить  хозяйство и смягчить продовольственный кризис. Но к НЭПу она имела лишь косвенное отношение.  Что касается собственно НЭПа, то он не столько стимулировал восстановление промышленности,  сколько развязал дикую спекуляцию. То есть дал тот же результат, что и горбачевская политика насаждения кооперативов, прообразом которых он  и был. Вот почему нэпманы вызывали такую лютую ненависть у рабочих. Ненависть, которую не вызывала даже старая аристократия.  И вот почему Сталин, укрепив  свою власть после смерти  Ленина,   тут же прикрыл эту  ленинскую лавочку. О чем, кстати,  наши  евророссияне  по сей день льют безутешные слезы. 

     Как можно было  в сложившихся условиях,  в условиях полнейшего развала,  поднять экономику, вооружить страну  и тем отстоять  политическую самостоятельность государства? На пути реставрации капитализма,  к чему,  собственно, и вел НЭП? Это путь  был бы губителен, ибо в конце его Россию ожидала  экономическая кабала, за которой  неизбежно последовала бы и политическая катастрофа.  Оставался единственный путь: строить социализм «в отдельно взятой стране», используя преимущества общественной формы собственности с ее  плановой организацией экономической жизни. Вот корни тех действительно неимоверных жертв, которые  понес наш народ, проводя и коллективизацию,  и индустриализацию,  крепя обороноспособность государства. При сложившихся обстоятельствах не быть этих жертв просто не могло.

     Представим себе, Григорий Николаевич, такую ситуацию. Перед вами противник. Чтобы выиграть сражение, вам необходимо сосредоточить войска,  пополнить материальную часть, подвести боеприпасы, подтянуть резервы и  т. д. и т. п.  И вот, не дожидаясь всего этого, не дожидаясь общего приказа о наступлении,  командир какой-нибудь части или соединения ввязывается  в бой. Как вы поступите в этом случае?  Скажете, ну и черт с ним, заварил кашу, пусть сам и расхлебывает?  Или все же, поминая его матушку и всех известных вам святых, начнете операцию раньше намеченного срока?  Представьте себе, далее, что сражение вы выиграли. Какова будет цена победы?  Сталин оказался в аналогичном  положении: или строить социализм в условиях, которые он застал, при наличии имеющихся в распоряжении средств, идя заведомо на любые жертвы, или капитулировать. Сталин и пытался вдолбить это «ленинским гвардейцам», которые горазды были болтать и сибаритствовать,  что они и делали в своих эмиграциях, но решительно не способны были ни к какой  черновой, созидательной работе. А их нынешние внуки и внучатые племянники, поклонники и защитники клянут Сталина, проливая слезы и размазывая сопли по поводу «сталинских жертв», не желая или не будучи в состоянии понять, что именно их кумиры и поставили Сталина перед дилеммой, о которой сказано выше. И что все эти  вынужденные «жертвы»  должны быть записаны, скорее,  на  счета этих их  кумиров, нежели на счет Сталина.  Кстати,  почему Бойков, рассусоливая, вслед за Солженицыным, млечиными и сванидзами,  о десятках миллионов «сталинских жертв»,  хранит «гордое молчание» по поводу  человеческих жертв, понесенных Россией в досталинский (ленинский)  период? Не погибших в боях гражданской войны, а  так или иначе репрессированных?

      «У Маркса,-  пишет  Гумницкий, -  говорится о социализме как первой фазе коммунизма и коммунизме как второй, высшей фазе. Ленин, излагая Маркса, повторяет это. Но Маркс прав, а Ленин  - нет. Где же справедливость?  А ведь дело очень просто: слово  «коммунизм» и Марксом, и вслед ха ним Лениным употребляется в двух смыслах – в широком  и  в узком».  Увы, Григорий Николаевич, не все так просто. Маркс  рассматривает переходный период как первую фазу коммунизма.  Ленин же связывает переходный период  не с первой фазой коммунизма,  а  с   периодом, предшествующим этой первой фазе.   Но разве не очевидно, сколь существенно это различие – как в теоретическом, так и в политическом смысле?  Сами Вы, Григорий Николаевич, с горечью отмечаете, что «в конце 80-х годов была допущена безбрежная «демократия», в которой первую скрипку стала играть  буржуазно-либеральная идеология».  Так ведь это прямое следствие ревизии марксистского положения о диктатуре пролетариата как  политической организации переходного периода (социализма).  Ревизии, которую  другой мой оппонент, М. В.Бойков,  опираясь на авторитет Ленина,  презентует как  марксизм самой высокой пробы. Раз переходный период закончился и социализм не только построен, но  стал  даже «развитым», то какая может быть «диктатура пролетариата»?  Неужели Вы всего этого не видите? Что касается  «широких» и «узких» смыслов,  то это (уж не обессудьте) химически чистая эклектика, не совместимая не только с диалектической логикой, но даже с логикой формальной, требующей четкого и однозначного определения понятий.

     Пора, наконец, уразуметь: наука не знает иных авторитетов, кроме авторитета истины.  И не авторитет свидетельствует об истине, а истина свидетельствует об авторитете.  Интересы же дела несоизмеримо значимее любого авторитета.

     Коль уж представился случай, отвечу заодно и  Л. А. Гриффену («ЭФГ», 2010. № 25) Отвечу всего по одному пункту, поскольку его послание выдержано  в том же духе, что и ответ Бойкова, т.е. исключает возможность  всякой содержательной,  конструктивной полемики.  Почему я так резко отреагировал на замечание Р. Фейнмана, отказавшему философии в праве называться  наукой  на том основании, что «любовь – это не наука»? Да потому, что уважаемому физику, прежде чем выносить свой вердикт, следовало вникнуть в содержание того дела,  по которому   он этот вердикт выносит.  Фейнман,  видимо,  полагает, что древнегреческие любомудры «занимались любовью».  А поскольку сей процесс  к научной деятельности имеет весьма отдаленное отношение, то отсюда следует, что  философия – не наука.  Дабы внести ясность в этот вопрос, приведу мнение  Сократа относительно смысла термина «любомудрие» и деятельности философа.  Философы по призванию, говорит Сократ, «с ранней юности не знают дорогу ни на агару (т.е. рынок – В.А.), ни в суд, ни в Совет, ни в любое другое общественное собрание. Законов и постановлений, устных и письменных, они в глаза не видали и слыхом не слыхивали. Они не стремятся поступать в товарищества для получения должностей, сходки и пиры и ночные шествия с флейтистками даже во сне им не могут присниться, Хорошего ли рода кто из граждан или дурного, у кого какие неприятности из-за родителей, от мужей или жен – все это более скрыто от такого человека, чем сколько, по пословице, мер воды в море. Ему неизвестно даже, что он этого не знает. Ибо воздерживается он от этого не ради почета, но дело обстоит так, что одно лишь тело его пребывает и обитает в городе, разум же, пренебрегая всем этим как пустым и ничтожным, парит над всем, как у Пиндора, меря просторы земли, спускаясь на землю и воспаряя выше небесных светил, всюду испытывает природу любой вещи в целом и не опускаясь до того, что находится близко».

      Понятно  теперь, Леонид Александрович, что такое любомудрие по-гречески? Это любовь не к игре на валютной бирже, не к  средиземноморским и иным пляжам, не к яхтам, виллам и футбольным клубам, даже не к «ночным флейтисткам», а к поиску истины, т.е. к тому, что составляет и цель, и смысл научной деятельности.  Кстати, об этом я говорю, правда вскользь, и в своей статье.  Гриффен,  сделал вид, что не заметил. Вместо этого он предпочел исполнить какую-то  замысловатую интеллектуальную  ламбаду, доказав  тем самым,  как далек он от идеала  древнегреческого мудреца.