В.Л. Акулов. Избранные публицистические и полемические статьи.

        РЕВОЛЮЦИОННАЯ  ИДЕОЛОГИЯ  МАРКСА  И  ИДЕЙНАЯ

                                       НИЩЕТА  ЕЕ  КРИТИКОВ

     В белорусском официозе «Советская Белоруссия» опубликовано пространное, растянувшееся на три номера («СБ», 2О10, №№ 72-74) интервью доктора философских наук Вячеслава Оргиша «Нищета революционной идеологии». Лейтмотив интервью и основное его содержание – отношение власти и оппозиции. Сюжет этот, появляющийся с регулярностью восхода солнца всякий раз в преддверии очередных президентских выборов, прямо скажем, уже изрядно поднадоел белорусскому избирателю. Не вдохновляет он и меня. По очень простой причине:  я не люблю, когда меня пытаются держать за дурака в старом польском преферансе. Никакой политически организованной оппозиции, т. е.  оппозиции в политологическом смысле  этого термина,  в Белоруссии нет.   А потому и проблема, которой  задается «Советская Белоруссия», -   псевдопроблема,  выполняющая функцию дымовой завесы.  Подыгрывать   в этой сомнительной игре ее организаторам у меня нет ни малейшего желания. Еще в меньшей  мере озабочен я вопросом  взаимоотношений белорусской власти и самого Оргиша,  долгое время подвязавшегося в качестве ведущего политического обозревателя главной «оппозиционной» газеты Белоруссии «Народная воля». Как сказано в Святом Писании, пусть мертвые хоронят своих мертвецов.

     Но Оргиш претендует   на роль комментатора и критика социологической доктрины Маркса. А это уже область теории, которая  оставить меня равнодушным никак не может. Конечно, право каждого человека соглашаться либо не соглашаться с Марксом. Но, чтобы не соглашаться, а тем более претендовать на роль его критика, Маркса необходимо знать. Таково императивное требование научной этики, исключающее какой бы то ни было «плюрализм». Требование это нарушено Оргишем. Теория Маркса предстает под его пером в таком виде, что, будь жив Маркс,  он, наверняка, повторил бы уже сказанное  однажды: «Если это марксизм, то я не марксист». 

     Послушаем, однако, нашего титулованного гида по марксистской теории. «Карл Маркс, ― пишет он, ― разработал понятие общественных классов как больших групп людей, которые различаются прежде всего по их отношению к средствам производства, а также по способам получения и размерам доли общественного богатства. Естественно такая трактовка понятия класса остро ставила вопрос о классовых интересах и неизбежности борьбы за их реализацию». «С марксистской точки зрения, ― продолжает далее автор, ― общественная группа (класс), которая обладает властью, в той или иной форме контролирует экономику, распределение прибыли. Она заинтересована в сохранении существующего положения вещей. Группы (классы), которые не имеют доступа к власти, напротив, стремятся изменить условия, в силу которых они лишены причастности к ней. Таким образом, политический конфликт – это путь к перераспределению власти и, соответственно, перераспределению общественных благ. Согласно Марксу, революционный конфликт и коренная смена социально-политической парадигмы необходимы пролетариату для того, чтобы овладеть аппаратом государственного насилия и с его помощью отнять право частной собственности у буржуазии».

     Итак, согласно Марксу, в обществе есть большие группы людей (классы), которые различаются по их отношению к средствам производства, способам получения и размерам доли общественного богатства. Между этими классами идет борьба за место под солнцем, то бишь за реализацию своих интересов. Это место под солнцем зависит от того, в чьих руках находится государственная власть. Поэтому борьба классов ― это, в сущности, есть борьба за аппарат государственного насилия, владение которым позволяет тому или иному классу занять выгодное место на экономическом и политическом  пространстве. Так говорит белорусский Заратустра.

       Начнем с того, что «трактовка понятия класса», которую автор приписывает Марксу, принадлежит вовсе не Марксу. Так смотрели на классы задолго до Маркса и социология, и историография. Ленин, которого автор почти дословно в данном случае цитирует, лишь обобщил в своем определении эти широко распространенные представления о классах. То верно, что Маркc разделял эти представления, но не он, повторяю, был их первооткрывателем. Казалось бы, мелочь. Однако эта «мелочь» тянет за собой ту нелепость, что, якобы, согласно Марксу, «революционный конфликт» необходим пролетариату, чтобы, овладев государственным аппаратом насилия, «отнять у буржуазии право частной собственности». То есть вся «революционная идеология» Маркса, если верить автору, полностью и без остатка укладывается в популярный некогда среди определенного круга мыслителей лозунг: «Грабь награбленное»! Что это – плод превышающего все допустимые нормы невежества или следствие превышающей все допустимые нормы политической ангажированности? Как бы то ни было, но ко всему этому теоретическому убожеству Маркс не имеет ни малейшего отношения, а потому оно должно быть всецело записано на лицевой счет нашего доктора наук.

         Социологическую теорию Маркса не случайно (хотя и ошибочно) называли иногда «экономическим материализмом». Ибо Маркс, в отличие от предшествовавшим ему социологов, видел конечную причину общественного развития не в политике, не в праве, не в общественных идеях, даже не в классовых интересах (как это ни покажется странным для людей, изучавших Маркса по популярным советским учебникам), а в способе материального производства. Поэтому утверждение автора, что, согласно марксистской точке зрения, класс, владеющий властью, контролирует экономику, грубо искажает существо дела. Все обстоит как раз наоборот: класс, господствующий в экономике, господствует и в политике. Потому-то Маркс и называет систему экономических отношений базисом общества, над которым возвышается порождаемая им политическая и юридическая надстройка, выполняющая функцию защиты этих отношений. Как бы предвидя возможность обывательского опошления своей «революционной идеологии», Маркс специально предупреждает, что «при рассмотрении таких переворотов (т. е., говоря вычурным языком автора, «смены социально-политической парадигмы» ― В. А.) необходимо всегда отличать материальный,  с естественнонаучной точностью констатируемый переворот в экономических условиях производства от идеологических форм, в которых люди осознают этот конфликт и борются за его разрешение» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., изд. 2-е, т. 13. М., 1959, с. 7). Иначе говоря, дело не в том, что кому-то хочется перераспределить собственность, и поэтому он стремится овладеть государственным аппаратом. Дело в том, что такое «перераспределение» собственности диктуется внутренними закономерностями самого материального производства, потребностями его дальнейшего развития. Никакой аппарат насилия перераспределить («отнять», как выражается автор) собственность не может, если для такого перераспределения не созрели объективные условия внутри самого материального производства, Оно, положим, перераспределить-то он может, но как? Лишь поменяв собственников, но не самою форму собственности. Неужели человек, не только прослушавший в свое время вузовские курсы исторического материализма и марксистской политической экономии, но и увенчанный ученой степенью доктора  философских наук, не удосужился прочесть хотя бы предисловие Маркса «К критике политической экономии»?  Или читал, как гоголевский Петрушка?  Грустно все это.

     Берясь за перо, я всякий раз испытываю чувство неловкости и вины перед серьезным читателем, так как вынужден потчевать его банальностями. Но что же прикажете делать, если эти банальности сплошь и рядом являются подлинным откровением для расплодившихся критиков Маркса? Итак, согласно социологической теории марксизма, общество в своем функционировании и развитии подчинено таким же объективным, от воли и сознания людей независимым законам, как и развитие природы. Нет на земле такой власти, которая могла бы сказать обществу: ты должно двигаться в эту, а не в ту сторону, как нет на земле власти, которая могла бы предписать нормы поведения физическим, химическим и прочим природным процессам. Но, в отличие от природы, историческая (общественная) закономерность реализует себя только через сознательную деятельность людей. Деятельность и есть способ существования общества, способ, каким человек как субъект исторического процесса творит свою собственную историю. И эта деятельность тем успешнее, чем больше осознает человек законы мира, в котором он живет, ибо действовать он может не по собственному произволу, а только сообразуясь с этими объективными законами и в соответствии с ними.

     В системе человеческой деятельности доминирующее место занимает материальная деятельность, в процессе которой осуществляется своего рода «обмен веществ» между человеком и природой. Чем определяется это доминирующее положение материального производства?  Ответ очевиден: будучи природным существом,  т. е. являясь частью той же природы, человек для своей жизнедеятельности нуждается в пище, жилье и иных материальных условиях, которые составляют необходимую предпосылку  его общественного бытия.

     Как и исторический процесс в целом,  материальное производство  носит закономерный характер, т. е. подчинено определенным законам. Одним из этих законов является то, что оно, материальное производство,   модифицируется в качественно различные формы в зависимости от степени овладения человеком силами природы, которая   находит свое материальное воплощение в производительных силах общества на том или ином отрезке его истории: орудиях производства, технологиях, развитии человека как основной производительной силы. Эти качественные формы производства Маркс назвал способами производства.

     Будучи существом социальным, человек осуществляет  материальную деятельность  не в качестве Робинзона, а лишь кооперируясь с другими людьми, т. е. вступая с ними в определенные отношения, которые Маркс назвал производственными отношениями. Характер этих производственных отношений жестко детерминирован наличными производительными силами, их характером и уровнем развития. Вот почему, милейший Вячеслав Петрович, прежде чем перераспределять собственность (т. е. менять систему производственных отношений) с помощью «аппарата насилия», необходимо испросить предварительно на то разрешение производительных сил. Если такового не последует, никакой «аппарат насилия» вам не поможет. На сухом языке теории это звучит так: «Ни одна общественная формация не погибнет раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества» (там же). Во избежание недоразумений еще раз повторюсь: с помощью аппарата насилия можно поменять собственника, но нельзя поменять форму собственности. Кроме разрушения производства, ничего другого из этой затеи получиться не может, ибо соответствие производственных отношений  производительным силам – закон материального производства. Так, по крайней мере, говорит Маркс, которого автор так самоуверенно взялся критиковать, не заглянув предварительно в марксистские святцы.

     Последнее чрезвычайно важно понять, поскольку позволяет развеять некоторые другие мифы, украшающие интервью автора. В частности, миф о сущности социалистической революции. Согласно теории марксизма, социалистическая революция происходит отнюдь не для того, чтобы «отобрать право собственности у буржуазии», как уверяет автор. Она происходит для того, чтобы ликвидировать право собственности вообще  (собственность – от русского слова «собственный», т. е. принадлежащий мне лично). То есть социалистическая революция не меняет собственника, а ликвидирует частную собственность как источник эксплуатации человека человеком. И ликвидирует отнюдь не из альтруистских соображений, а потому, что в рамках данной (частной) формы собственности материальное производство далее развиваться не может. Перехожу опять на научно выверенный язык Маркса: «На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или ― что является только юридическим выражением последних – с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции» (там же).

     Социалистическая революция, как это следует из интервью, ассоциируется у доктора наук с баррикадами, громом  и дымом пушечных выстрелов, Буденным с шашкой наголо. И, конечно же, булыжниками – этим традиционным оружием пролетариата. Однако подобное понимание социальной революции опять же всего лишь плод болезненной фантазии.  Ибо Маркс и марксизм строго различают социальную революцию как качественный скачек в развитии общества, знаменующий собой переход от одной системы общественных отношений к другой, и форму, в которой этот качественный скачек может осуществиться. Эти формы могут быть самыми разнообразными. Тот же  Маркс, например,  вполне допускал  возможность перехода России к социализму через крестьянскую общину. Такой  переход,  как очевидно, не предполагал  ни строительства баррикад, ни услуг Семена Михайловича. И основной вопрос социальной революции ― это  вовсе не вопрос о власти,  каковым его представил Ленин,  а вопрос качественного преобразования общества на основе новой системы общественных отношений, соответствующих потребностям дальнейшего развития.  «Диктатура пролетариата», о которой говорит Маркс, ―  не самоцель, а всего лишь средство, к которому пролетариат вынужден  прибегнуть, поскольку  буржуазия, руководствуясь своими шкурными интересами, стоит  на пути исторической необходимости  (общественного прогресса). И совершается она, социалистическая революция, как это ни покажется удивительным  меркантильному уму буржуазного идеолога, не в  классовых интересах пролетариата  (это при всей ее значимости не более, чем попутно решаемая частность), а в интересах  всего общества и,  в конечном счете, в интересах сохранения человеческой цивилизации.  В этом  смысле идеология марксизма, если угодно,  является не классовой, а общечеловеческой, планетарной.

     Бушующий ныне в мире глобальный экономический (и не только экономический) кризис со всей очевидностью демонстрирует научную глубину и эвристическую плодотворность марксистской социологической доктрины. Сегодня уже каждому хоть что-либо смыслящему в социальной аналитике человеку ясно: противоречия, которыми обременено современное общество, не могут быть разрешены в рамках доминирующей ныне в мире системы общественных отношений. Поэтому человечество уже сегодня поставлено перед жесткой альтернативой: либо сменить форму своей организации, либо уйти в небытие. Третьего тут поистине не дано,  как бы ни кучковались «мировые лидеры» – «восьмерками» или «двадцатками», в чем бы ни кучковались ― в «галстуках» или «без галстука», в штанах или в набедренных повязках (видимо, к тому дело и идет).  Лично у меня меры, ими предлагаемые для спасения мировой экономики, вызывают ассоциацию с тем эскулапом, который пытался лечить сифилитика, смазывая сифилистическую сыпь бриллиантовой зеленью. Их успокоительные заверения, что положение  начинает-де  выправляться, - ложь и, что самое отвратное, ложь сознательная, ибо даже при тех скромных интеллектуальных ресурсах, которыми наделил их Господь, не видеть очевидного они не могут.

     Но Оргиш как представитель герменевтической философской традиции в Белоруссии оригинален не только в своей «интерпретации» марксизма. Не меньшую оригинальность он демонстрирует и в понимании базовых категорий социологии. Возьмем, к примеру, термин «демократия». И этимологически  (демос – народ, крат – сила), и традиционно «демократия» ― «власть народа». В этом значении термин «демократия» вошел и в современную политическую практику, связывающую демократию с волей большинства. Нет, говорит наш  герменевтик, демократия – это свобода, во всяком случае, свобода par excellence. Но  не всякая.  Скажем, «свобода слова, право на уличные демонстрации, митинги, либерализация политического регламента» ― все это, по его мнению,  свобода лишь для «разночинного сознания». А что же такое свобода в ее истинном значении? Слушайте, люди города, и не говорите потом, что вы не слышали: «…Свобода как базовый аспект демократии ближе к понятию буржуазии (или бизнес-класса). Этот класс нуждается в ней не абстрактно, а сугубо утилитарно. Предпринимательская деятельность изначально опирается на свободу выбора средств достижения хозяйственных целей и свободу экономических решений владельца капитала». Таким образом, демократия в ее подлинном, не замутненном «разночинным сознанием» смысле – это свобода предпринимательской деятельности, свобода «выбора средств достижения хозяйственных целей». Поэтому «нет буржуазии – нет демократии», подобострастно цитирует автор «классика американской социологии» Б. Мура. А поскольку целью хозяйственной деятельности «бизнес-класса» является, как известно, прибыль, то эта «бизнес-классовая демократия» трансформируется в свободу извлекать прибыль из чего угодно и в любой форме «хозяйственной деятельности» ― торговлей наркотиками, живым товаром, варварским разрушением природной среды – всем, чем так богата практика буржуазного хозяйствования.  Нужно «бизнес-классу»  наводнить страну мигрантами, дабы  увеличить норму прибыли за счет снижения  заработной платы рабочим – никто не смеет перечить, ибо это было бы ограничением свободы хозяйственной деятельности, а следовательно,  посягательством на демократию.  Оргиш скажет, что он  этого не говорит. А зачем говорить? Доктор наук, тем более философ, должен  уметь видеть следствия, необходимо вытекающие из постулируемой им посылки.

     Я  завершаю  прогулку по этому квазиученому вертограду. Связать  балаган, который нет-нет да и устраивает «белорусская оппозиция»,  с революционной идеологией марксизма – значит  преследовать цели, очень далекие от науки и научной аналитики. И в этой связи, думаю, уместно  привести следующее признание все того же Маркса: «Человека, стремящегося приспособить науку к такой точке зрения, которая продиктована чуждыми науке, внешними для нее интересами, ― такого человека я называю «низким»

     Одна верная мысль в интервью Вячеслава Оргиша все же содержится. Разочаровавшись  в   тусующихся   группках маргиналов,  именующих себя белорусской оппозицией,  Запад  действительно перестал  их  финансировать. По крайней мере, в том объеме, в каком им  было бы желательно. Верность этой своей мысли автор и засвидетельствовал переходом из якобы оппозиционной «Народной воли» Иосифа Середича в президентскую «Советскую Белоруссию» Павла Якубовича.