В.Л. Акулов. Избранные публицистические и полемические статьи.

                                     СТАЛИН И МАРКСИЗМ

    В  последней своей статье «Сталин как кузнец народного счастья» М.В. Бойков счел излишним вступать со мной в полемику, ограничившись признанием, что я ему «симпатичен». Мой оппонент мне тоже   симпатичен. Но что из этого? Не для того же мы сошлись на ристалище, чтобы отвешивать друг другу любезности, транжиря  драгоценную газетную площадь? Если бы  проблема, ставшая предметом нашего обсуждения, представляла только академический интерес, я  со спокойной совестью отдал бы  ее на съедение историкам.  Но это  не так. Лично я глубоко убежден, что  наша трагедия 1991 года  –  всего лишь  временный зигзаг,  на которые так торовата история. Это,  если хотите,  реванш чертополоха «ленинской гвардии» за поражение, которое нанес ему  Сталин во второй половине 30-х и в конце 40-х  начале 50-х годов.  Несогласным со мною я бы дал совет:  поскребите  как следует наших крикливых демократов, и вы убедитесь воочию, что  каждый второй, если не два из трех, - либо внуки, либо внучатые племянники  и племянницы «комиссаров в пыльных шлемах», которых с таким утробным лиризмом воспел  некогда «шестидесятник» Булат Окуджава. А если так, то и проблема, которая сегодня кажется нам сугубо академической, завтра может обернуться  (и обернется – в том  нет у меня   ни малейшего сомнения) практической своей стороной. Поэтому, уважаемый Марк  Васильевич, на Ваше замечание, что не надо вступать в полемику, я отвечу словами героя известного кинофильма: «Надо, Федя, надо!»

     Я  согласен с  Бойковым, что   наука – не место для игры в бирюльки.  Перед трибуналом истины все равны. Как бы ни был велик авторитет того или иного ученого или политического деятеля в глазах общественности, он такой же участник  ее  процесса, как и все.  Бойков не без основания считает, что звание непогрешимого, которым увенчала  Сталина  услужливая научная и политическая чернь, сыграло в нашей истории, да  и в его личной судьбе,  весьма неприглядную роль.  Но еще более неприглядную роль, по-моему,  сыграла в нашей истории канонизация Ленина. Тут уж  поневоле  вспомнишь  саркастические слова  Гейне об «обожествивших себя безбожниках». Вот и Бойков ставит Сталину в вину, что при нем-де  были прекращены все дискуссии. Положим, это  не  совсем так, полемизировали и со Сталиным. Но  тут важно  другое:  может быть, Марк Васильевич вспомнит, когда и по чьей инициативе в партии был наложен запрет на оппозицию?  Бойков  может возразить:  так  то  на оппозицию,  не на дискуссии же.  Но это и будет той самой «игрой в бирюльки», против которой  сам  же он и протестует.  Даже сегодня редакция «ЭФГ»  не упускает случая  убрать из моих статей те места, где содержится критика Ленина, хотя, зная чувства читателей газеты и уважая эти чувства, я делаю это при самой крайней необходимости и в самой щадящей форме.

     Я утверждал и продолжаю настаивать: «ревизия»  марксизма Сталиным есть необходимое следствие той ревизии, которой подвергся марксизм со стороны Ленина.  Огромная заслуга Маркса  состоит в том, что он  был первым из материалистов, кто  представил  развитие общества как процесс, подчиняющийся своим собственным,  объективным законам.  И тот факт, что процесс этот реализуется через человеческую деятельность, а  сама эта деятельность  носит сознательный и целесообразный характер, не меняет существа дела. Ибо человек  действует не по своему «велению и хотению», а  лишь сообразуя свою деятельность с этими объективными законами и в соответствии с ними. Только в этом случае  его деятельность  будет эффективной и продуктивной, достигающей той цели, которая  им поставлена.  Например, человека всегда влекла к себе воздушная стихия, но взлететь он сумел  лишь тогда, когда постиг законы аэродинамики. 

     Закономерность общественного развития находит свое воплощение, по Марксу,  в смене общественно-экономических формаций, которая, в свою очередь, подчинена столь же объективному закону соответствия производственных отношений уровню развития и характеру  производительных сил. Чтобы произошла смена производственных отношений, производительные силы должны достигнуть определенного уровня развития. Волюнтаристское вмешательство в этот процесс может привести лишь к разрушение производства, в чем и мог убедиться Ленин в годы «военного коммунизма». Цитирую Маркса: «Ни одна общественная формация не погибнет раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. изд. 2-е. т. 13, с. 7). И как же посчитался Ленин с этой закономерностью, открытой Марксом? А наплевал на нее. На замечание марксиста  Плеханова, что Россия не готова к смене производственных отношений (к социалистической революции), что для этого перехода «не созрели материальные условия»,  бланкист Ленин ответствовал: а почему мы, собственно,  должны ждать, пока они созреют? Мы возьмем в руки власть и с ее помощью доделаем то, что не было доделано  в недрах старой формации.  А ведь Маркс, будто предвидя рождение Ильича, предупреждал, что «необходимо всегда отличать материальный… переворот в экономических условиях производства от… идеологических форм, в которых люди осознают этот конфликт и борются за его разрешение» (там же). Иначе говоря, если Маркс надстройку ставил в зависимость от экономического базиса, то Ленин, напротив.  базис поставил в данном случае в зависимость от надстройки. Тем самым  он по сути  ревизовал не только учение Маркса об общественно-экономических формациях, но и фундаментальное положение материалистической социологии об объективном  характере  законов общественного развития.

     Я спрашиваю  Вас,  уважаемый Марк  Васильевич: верно ли я передал позиции Маркса и  Ленина? Если верно, то есть ли между ними различие? Если есть, то принципиально ли оно? Наконец, если это различие  принципиально, то как это сказалось в ходе практической реализации идеологии марксизма  при  проведении  революции 1917 года и политики, последовавшей вслед за взятием власти большевиками?  Прежде всего экономической политики?   Бойков может, конечно, возразить, что это не ревизия марксизма, а дальнейшее его развитие. На это я отвечу, что   новация Ленина так же похожа на «творческое развитие марксизма», как дешевая распродажа нынешней российской  властью экономического потенциала России  западным «инвесторам» похожа на модернизацию.

       Значит ли это, что Октябрьская революция была ошибкой, что она не имела серьезных причин, а потому и  вина за последовавшие за ней  трагические страницы нашей истории должна быть всецело возложена на большевиков? Что именно они, и только они, несут ответственность и за братоубийственную гражданскую войну, и за ужасы коллективизации? Нет,  и еще раз нет. Факт состоит в том, что  кучковавшаяся у  трона придворная камарилья  -  это детище «великого Петра» и не менее «великой  Екатерины», к началу ХХ столетия окончательно  разложилась, погрязла в безделье,  безответственности, коррупции и вела Россию прямой дорогой к катастрофе. (Аналогия с нынешним днем буквально напрашивается!). Февральский переворот –  эта увертюра  к Октябрьской революции,   организованный по заказу «мировой закулисы» и щедро проплаченный   английскими фунтами, положение не только не исправил, но лишь усугубил, дезорганизовав всю общественную жизнь. Россия была поставлена на грань геополитического краха. Премьер «союзной» Англии  Ллойд Джордж   плотоядно потирал запотевшие руки: «Одна из целей Англии уже достигнута».

       Вопрос, таким образом, как и сегодня, стоял уже не о том, какой общественно-политический строй утвердится в России. Вопрос стоял о том, сохраниться ли она  вообще как суверенное государство. И не подыми  (именно так – не подыми!) большевики власть, еще неизвестно, чем бы это обернулось для России. Строя социализм, Сталин по существу спасал страну. И страшная цена, которую пришлось заплатить народу за право жить на своей земле, и не просто жить, но быть на ней хозяином, а не батраком,  - это  закономерный результат тех изуверских экспериментов, которые были проделаны над Россией до Сталина.  И участвовали в этих экспериментах все, в том числе  и «совесть нации»,  годами расшатывавшая российский государственный корабль, а ныне скулящая  по поводу России,  «которую мы потеряли».

      К 50-м  годам прошлого столетия почти все  первостепенные проблемы, стоявшие перед страной, были в основном решены. И это несмотря на истребительную войну! Россия (СССР) получила, наконец, возможность нормального (а не экстремального) развития. Перед ней открывались широкие перспективы социального прогресса. Перспективы эти были заблокированы приходом к власти Хрущева, мобилизовавшим остатки «старой ленинской гвардии» для возвращения к послереволюционной  практике большевиков с ее экспериментаторством  и волюнтаризмом. В итоге получили горбачевскую «перестройку» и  «революцию с лицом Абрамовича»

     Возвратимся, однако, к Бойкову. Он, в частности, пишет: «В переходном  от капитализма к социализму периоде – без конца повторяли наши классики, -  уничтожаются все классы полностью и сам пролетариат в том числе». Что ж, такова действительно позиция марксизма. Но  с одной существенной поправкой.  Бойков  убежден, что «переходный период», согласно классикам марксизма,  - это период перехода от капитализма к социализму как первой фазе коммунизма. Будьте так добры, Марк Васильевич, укажите место в  собрании сочинений Маркса, где он говорит о социализме как первой фазе коммунизма, а о переходном периоде как периоде, предшествующем этой социалистической фазе. А пока позвольте процитировать Маркса: «Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит целый переходный период революционного превращения первое во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, а государство этого периода может быть ни чем иным, как революционной диктатурой пролетариата» (Там же, т. 19. с. 27).  Как видите, ни о каком социализме как первой фазе коммунизма у Маркса нет и речи. Есть капитализм, есть коммунизм и есть переходный период революционного превращения первого во второе. И Маркс, и Энгельс, правда, говорили о социализме, но употребляли этот термин как синоним слова «коммунизм».

     Так что же,  Бойков извратил Маркса?  Увы,   М.В. Бойков здесь не при чем, это опять-таки продукт «творческого развития марксизма», которому  мой оппонент слепо доверился.  Маркс действительно говорит  о двух фазах коммунизма. Однако из  содержания «Критики Готской программы»,  на которую ссылается Ленин в работе «Государство и революция»,  со всей очевидностью следует, что «первую фазу»  Маркс  как раз и рассматривает как  переходный период, несущий в себе «родимые пятна» старого, капиталистического общества.  Не верите?  Вас не убеждают даже те «родимые пятна», которые  Маркс  связывал именно с переходным периодом? Тогда остается последнее средство:  обратиться  к логике. Следуя  Ленину,   получим  следующее: есть коммунизм, имеющий две фазы. Первая фаза – социализм, вторая фаза… коммунизм.  Это все  равно что сказать: есть два сорта яблок. Первый сорт – антоновка, второй – яблоко. Как Вы думаете, Марк  Васильевич,  автор «Капитала»  был логически достаточно грамотным человеком, чтобы  не нарушать элементарных  требований  деления  и классификации понятий? Или, будучи специалистом в вопросах диалектической логики, он был полнейшим профаном в области  логики традиционной, формальной?   Я же со своей стороны думаю, что Маркс и в данном случае демонстрирует присущую ему высокую логическую культуру мышления: есть капитализм, есть коммунизм и есть переходный период от первого ко второму,  который, как и положено переходному периоду,  сохраняет  «родимые пятна» старого общества и одновременно демонстрирует ростки нового, коммунистического общества. Вам угодно называть эту переходную  фазу социализмом – извольте, только будьте добры связывайте с ним те признаки, которые характеризуют  именно переходную фазу  (классы как будто бы и есть и их как будто бы уже и нет, государство как будто бы и есть  и его как будто бы уже и нет, равенство как будто бы есть, но его как будто бы еще и нет. И т. д. и т. п.)

     Возражая на комментарий редакции, в котором указано, что Бойков  игнорирует внешнеполитические условия, в которых проходила  деятельность Сталина, автор статьи парирует? «Причины определяются следствиями изнутри предмета… «Окружение» - всего лишь внешнее условие, не причина. Оно может затруднить, затормозить, но – не отменить развитие». Это  сказано не совсем по-русски, но мысль ясна. И мысль верная в том смысле, что развитие  того или иного явления действительно  определяется внутренними противоречиями, присущими данному явлению, а потому и причину его изменений нужно искать  прежде всего в нем, а не вне его. Но отсюда вовсе не следует, что внешние условия можно вообще не принимать во внимание, что они не оказывают существенного влияния на любой процесс.  Если я посеял рожь, то из нее вырасти пшеница никак не может, ибо процесс этот предопределен природой ржи. Но отсюда вовсе не следует, что хлеборобу можно наплевать на погодные условия. Рожь ведь может дать урожай разного качества, разной величины, а то и вовсе может  ничего не дать - либо вымокнуть, либо сгореть от засухи, либо быть  потравленной скотом. Да мало ли какие еще  «внешние условия»  скажутся на урожае.  Советский Союз тоже находился не в вакууме, а в определенной внешнеполитической среде, с которой не мог не считаться. Это настолько очевидно, что я, право же, затрудняюсь сказать, чем вызван этот «диалектический радикализм» уважаемого оппонента.  И потом: если  уж  мы заговорили о диалектике, то нужно учитывать, что категории «внешнее», «внутреннее» носят не абсолютный, а относительный характер.  То, что в одном отношении «внешнее», в другом может быть внутренним, и наоборот.  Конечно, СССР как политико-экономическая система развивался прежде всего в силу своих собственных, внутренних противоречий. Но он  одновременно был органической  частью  единой мировой  системы, и противоречия этой системы были для него не внешними, а внутренними.

     Но, как мной  было показано   в предыдущей  статье,  аргументацию которой Марк Васильевич обошел молчанием, существование классов, а следовательно, и необходимость диктатуры пролетариата были детерминированы не только внешнеполитическими, но и внутриполитическими условиями. Бойков решительно не согласен с этим, считая что здесь непозволительно смешаны два разных явления: разделение труда и классовое деление.  При этом Сталин, по его мнению,  сделал это совершенно  сознательно,  т. е.  шулерски выдал разделение труда за разделение классов.  Но, позвольте,  разве различие между рабочим классом и крестьянством – это различие только в том, что рабочие занимаются промышленным трудом, а крестьяне сельскохозяйственным? Полно, уважаемый Марк Васильевич, куда Вы подевали  две формы   социалистической собственности? Или их не было? Или это не существенно? Если не существенно,  то почему не прижились столь любезные Ленину коммуны?  Почему их пришлось в ударном порядке распускать и вводить НЭП?   Наконец, вот что поразительно: поставив Сталину на вид,  что тот  подменяет  разделение труда классовым разделением,   Бойков  далее пишет:  разделение труда  «устраняется лишь с полной ликвидацией классового деления».  Это как же надо понимать? Если классы, как уверяет автор, не существовали в СССР уже в З0-е годы, то вместе с ними должно было уйти в небытие и  разделение труда, поскольку, по  уверению самого М. В.Бойкова, одно необходимо влечет за собой другое.  А тут получается,  что классы приказали долго жить, а разделение труда продолжает благополучно здравствовать. Как же Сталин мог их отождествить? Как он мог отождествить то, что есть, с тем, чего  нет? Будьте добры,  дорогой мой собрат по профессии, внесите ясность в этот запутанный вопрос.

     Надеюсь, Бойков не станет возражать, что коммунистический способ производства (пусть даже по Ленину и Бойкову в двух своих фазах – социалистической и коммунистической) ликвидирует эксплуатацию. Так вот, сохранялась ли эксплуатация в СССР в 30-е годы?  Ответ нетрудно предвидеть: конечно же, нет.  А как быть в таком случае с «данью»,  которая взымалась  с крестьянства? И была ли в том объективная необходимость? Бойков может возразить, что-де социализм ликвидирует эксплуатацию человека человеком, а здесь «дань» выплачивалась  в пользу государства. А наплевать, кому она уплачивалась и кто выступает в качестве эксплуататора – отдельный человек или государство. Если у меня насильственно изымается часть заработанной мной стоимости, то это и есть эксплуатация,  под каким бы эвфемизмом она ни выступала – «ножниц», «общественных фондов потребления» или каким-то еще.  Более того, эксплуатация, если угодно, сохраняется и в том явлении, которое Маркс называл «неравным правом для неравного труда». Конечно, такая эксплуатация –  историческая необходимость, но ее необходимость не отменяет самого факта эксплуатации.  Окончательно эксплуатация исчезнет лишь тогда, когда труд станет не только жизненной необходимостью, но и жизненной потребностью

     Но оставим 30-е годы. Сохранялась ли  эксплуатация, и не только эксплуатация, но даже, если хотите,  целый эксплуататорский  класс,  в благословенные годы брежневского «застоя»? Официально -  нет, а фактически?  Куда прикажете девать так называемую теневую экономику, которая пышным цветом расцвела в постсталинские годы?  Когда человек в подпольном цехе, на государственном оборудовании, из государственного сырья, руками рабочих государственного предприятия производит «левый товар», реализует его, превращая в свой капитал, то  как прикажете такого человека называть?  И не есть ли такой человек  тот же эксплуататор, живущий за счет  труда не только рабочих вверенного ему государственного предприятия, но и  всего  общества?   Бойков скажет, что это просто преступник. Поговорите, на эту тему, милейший Марк Васильевич,  с   Боровым, и он Вам докажет,  как дважды два – четыре,  что никакой это не преступник, а «элитарий», умеющий, в отличие от «совков»,  эффективно вести хозяйственные дела. Потому-то сей борец за экономические свободы  и предлагал амнистировать весь криминал, привлеченный  советской властью к ответственности за экономические преступления. И разве  не эти люди,  легализовавшие   в годы «перестройки» и «демократизации» нажитый на эксплуатации чужого труда капитал, образовали класс «эффективных собственников»? Не только они, конечно, многие конвертировали власть в собственность, но и они тоже

     Вот я и думаю. а не прав ли был Сталин, говоря о том, что  классовая  борьба не ушла (о ее обострении он нигде и никогда не говорил – это выдумка хрущевского охвостья)  в прошлое вместе с исчезновением старых эксплуататорских классов,  а потому и «классовый подход» не потерял свою актуальность? Сохранись сталинская  классовая политика, оказалось бы в структурах партийной и государственной власти столько интеллектуальных  пигмеев и моральных уродов?  Выбился бы из прицепшиков хотя бы в  комбайнеры М.Горбачев, годный, как оказалось,  разве что на то, чтобы рекламировать итальянскую пиццу?

     Я далек от того, чтобы идеализировать Сталина. Его политическая деятельность протекала в сложнейших условиях – как внутриполитических, так и внешнеполитических. Ошибки были неизбежны, издержки – тоже. Как глава государства он, несомненно, несет ответственность и за перегибы в проведении коллективизации, и за необоснованные репрессии,  и за просчеты в планировании войны с гитлеровской Германией и за многое другое. Допускал он и теоретические ошибки. Например, я всецело согласен с  Бойковым, что он не имел права говорить   о построении социализма в СССР. Последнее  и привело к тому, что мы никак этому социализму  не могли рады дать: то он был у нас «построенным в основном», то «победившим полностью и окончательно», то «развитым». Пока,  наконец,  став  хроническим,  не позволил себя похоронить.

     Сталинское время -  эпохальное время. Время,  в котором героическое и трагическое образовали такой органический сплав, что отделить одно от другого невозможно никакой социальной химией. Нет у нее таких реактивов. Чтобы понять Сталина и сталинское время, нужно объемное, а не плоскостное зрение. В противном случае легко уподобиться «арбатским байстрюкам»,  выдающим свой  собственный вскочивший прыщ за мировую эпидемию.