В.Л. Акулов. Избранные публицистические и полемические статьи.

           НЕЧТО О ПОЛИТИКЕ И «ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭЛИТЕ»

                                                      - Фемистоклюс, хочешь быть посланником?

                                                      - Хочу, - отвечал Фемистоклюс, жуя хлеб и

                                                        болтая головой направо и налево».

                                                                               Н.В.Гоголь, Мертвые души

     Как человеку, причастному к науке, мне хорошо известно, в каких муках рождается истина. Как политический   аналитик и публицист   я знаю, как нелегко аккумулировать  многообразие интересов различных социальных групп в единый общественно-государственный интерес и реализовать его в  практике государственного строительства.  Вот почему я  всегда предельно  корректен  со своими оппонентами. И с теми, кто занимается наукой, и с теми, кто занимается политикой.  Но я не считаю нужным церемониться с  людьми,  которые,  не имея на то решительно никаких оснований,  самопровозгласили  себя   «элитой» общества.  Вне зависимости от того,  какими  учеными  дипломами и аттестатами   украсили  они  себя по случаю,  какое место заняли  на властном Олимпе.

     Понятие «элитный»  (франц. elite)  характеризует качество объекта. «Элитное»  -  значит лучшее в ряду других,  аналогичных ему. Таково объективное содержание  этого понятия, закрепленное  за ним и этимологически,  и исторически. Именно в этом смысле мы говорим  «элитные семена»,  «элитное воинское подразделение».   В этом смысле и Платон   писал, что государством должны управлять  лучшие. Итальянцы  В. Парето и  Г. Моска,  будучи, видимо,  не в ладах с логикой, умозаключили отсюда:  лучшие – это те, кто управляет государством.  Термину «элита» был придан смысл,  радикально извращающий  его  предметное содержание.    Отныне  элитой  стали именовать людей, занимающих высшее положение  в той или иной  общественной иерархии:   «политическая элита»,  «бизнес-элита», «творческая элита»  и  т. д. и т. п.  Естественно, что это не могло не прийтись  по вкусу  тем, кто Божьим попущением или дьявольским наваждением оказался  на месте, которое по своим личностным качествам  занимать  никак не мог.  Еще вчера  такой  «элитарий»  приторговывал тюльпанами на цветочном рынке,   корпел в какой-нибудь  захудалой нотариальной конторе, ассистенствовал на вузовской кафедре,   а то и коротал время на  нарах.  Сегодня  он   -  «олигарх», «мэр»,  «губернатор», «сенатор»…  Еще вчера  его кликали Ванькой,  нынче величают Иваном Ивановичем.  Думаю, если бы профессор Преображенский не прервал свой эксперимент,  Полиграф  Полиграфович наверняка  занял бы не последнее место в  этом  табели о рангах.  Когда я вижу такого «элитария» с ликом забойщика скота из советского районного мясокомбината,  у  меня невольно закрадывается  крамольная мысль:  а в самом ли деле профессор Преображенский прервал свой эксперимент? И не дети ли и внуки,  не внучатные  ли племянники и племянницы  Полиграфа Полиграфовича  составляют цвет сегодняшней российской «элиты?

     Так что не ставьте мне в вину, собратья по ученому цеху и публицистическому  перу,  нарушение правил академического политеса,  требований «политкорректиости» и «толерантности». Эта публика вызывает у меня  не интеллектуальное и моральное неприятие,  а чисто физиологическое отвращение.  Вызывает даже не дремучим,  как латиноамериканские джунгли,  невежеством;  не превышающей все допустимые нормы тупостью;  не  непомерной алчностью и  продажностью – все это не выходит за рамки современной мировой политической практики.  Вызывает своей  наглостью,  своим нарциссизмом, верой  в свою избранность,  свое право смотреть на всех,  не занесенных в элитные святцы,  свысока.  Одним словом, всем тем, что я называю  «комплексом Журдена».  Расшаркиваться, проделывать дипломатические пируэты перед этой  популяцией  особей я не считаю нужным.  И,  общаясь  с ней на ее родном,  «элитном языке»,  говорю:  ваше место,  господа,  у параши.

     Замечательный русский публицист И.Л. Солоневич очень верно подметил, что, как правило, в политику идут люди,  не преуспевшие в том роде деятельности,  которым занимались.  Современная политическая практика дает столь разительные примеры верности этого наблюдения,  что всякие иные доказательства становятся излишними. И вопрос заключается  лишь в том, как такое могло произойти? Как могло случиться, что важнейшая сфера общественной жизнедеятельности человека,  каковой является политика, оказалась буквально оккупированной  людьми случайными,  превратилась в синекуру для всякого рода проходимцев?

      Причин тому много.  И в ряду этих причин не последнее, если не первое, место занимает то, что было извращено само понятие политики. 

     Что такое политика как явление общественной жизни?  Не ищите вразумительного ответа в  политологических источниках -  в них  царит такой «плюрализм», что сам князь  преисподней, приди ему блажь просветиться на сей счет,  сломал бы последнюю  свою ногу.  Для  немца Т.Шаберта,  к  примеру,  политика – это  род «чистого творчества», нечто вроде «искусства для искусства». Для  М.Вебера  -   «легитимное  право  на насилие».  И  т. д.  и т.п.  Что касается российских  политологов,  за малым исключением ведущих свою  родословную  от славного племени «научных коммунистов», то они по  свойственной им привычке лишь перепевают чужие мотивы. У меня нет ни времени, ни желания копаться в   квазиученой  мышеяди,  которую  они презентуют   под грифом   политической теории, поэтому обратимся  непосредственно к существу проблемы. 

       Если рассматривать ее с сугубо теоретической стороны,  то  можно указать на две  методологические ошибки,  приведшие к ситуации,  которая  здесь сложилась:  1)  чисто эмпирический подход,  абсолютизацию наличной  исторической практики;   2)  отождествление сущности  явления с  его функциями. 

      Любая общественная теория, претендующая на научность,  может возникнуть только на основе  анализа  и обобщения  исторического  опыта.  И это естественно: подходить  к  тому  или иному  явлению чисто  умозрительно, игнорируя реальность, в которой это явление получило свое материальное воплощение,  было бы чистейшей  воды схоластикой.  Но при этом нужно в полной мере учитывать, что историческая закономерность, в отличие от природной,  реализует себя через   деятельность людей.  А  люди   -  не  автоматы,  функционирующие по программе, которую задает им жизнь.  Они движимы своими интересами, преследуют свои цели.  К тому же и общество не однородно, а структурировано на различные социальные группы с их  особыми, групповыми интересами.  Все это  не может не вносить в  исторический процесс  «отсебятины»,  приводить  к тому, что историческая закономерность  сплошь и рядом реализует себя не в адекватной себе, а  в искаженной, патологической  форме.  Именно это и имел в виду Гегель, введя категорию «разумной действительности».

       А это значит, что «мировой опыт»,  опыт «цивилизованных стран»,  которым  так любит щеголять российская  «политическая элита» и который является для нее последней инстанцией в решении любых  общественных проблем,  -  не жена Цезаря.  Он тоже подлежит критической оценке на предмет соответствия  либо несоответствия объективной логике самого исторического процесса.  Этого и не понимает,  и не желает понимать современная политология, некритически канонизируя  этот опыт.  Если  Платон, разрабатывая свою теорию государства,  мало считался с реальностью, ориентируясь на то, каковым должно быть государство, согласно своей  «идее», то современная политология готова возглашать осанну любой глупости, если  только она, эта глупость, имела место в исторической практике.

     Отождествление сущности объекта с его функциями – явление тоже  если не повсеместное, то весьма распространенное. В том числе и среди философов. Хотя, казалось бы, кому, как не им, давать уроки  логической культуры.  Например,  все наши   философские источники  дружно уверяют: философия – это мировоззрение.  Так ли это? Что бы вы подумали о враче, который стал бы утверждать, что сердце – это кровообращение?  Такого врача, скорее всего, не стали бы держать даже санитаркой.   В  сегодняшней философии подобного рода  специалисты ходят в докторах наук и академиках, пишут учебники и составляют энциклопедии.  Им невдомек, что мировоззрение –  не философия, а функция философии.  Подобно тому, как и кровообращение,  -  не сердце, а  его функция.

      Можно ли судить об объекте по его функциям? Не только можно, но и должно. Можно ли отождествлять объект с его функциями?  Нет, нельзя.  В противном случае  пришлось бы признать, что  не существует никакой разницы между, скажем,   Сергеем  Лавровым  и  Хиллари  Клинтон, так как выполняют они одну  и ту же функцию  -  министры иностранных дел. Нет разницы  и между  Владимиром Путиным и Ангелой  Меркель  –  и тот и та  возглавляют правительства своих стран.   Вот я и думаю:  не потому ли  в последнее время институты государства сплошь и рядом превратились в  «голубятни»?  Может быть, дело тут не в физиологической патологии наших политиков, а всего лишь в  их логической безграмотности?  Всякое может быть.

     Надо понимать, что одну и ту же функцию могут выполнять качественно разнородные объекты,  Например, функцию  дыхания – и легкие, и кожный покров. А потому судить о сущности объекта  только по  его функциям, по меньшей мере,  опрометчиво.  Еще хуже то, что объект может выполнять и совершенно не свойственные ему функции.  А это уже таит опасность  извращенного  о нем представления. Например,  господа  Сердюков и  Фурсенко  изволят  быть первый министром  обороны,  второй – министром  образования. Если судить по выполняемым ими функциям, первого следовало бы произвести в цезари или наполеоны,  второго – поставить в ряд с Песталоцци и Ушинским. «Киндер-сюрприз» Сергей Кириенко,   будучи уже далеко не киндером,   продолжает оставаться сюрпризом,   поскольку руководить атомной энергетикой  России ему так же  пристало, как содержательнице публичного дома быть настоятельницей женского монастыря.  Сей государственный муж  столько же смыслит в атомной энергетике, сколько я,  ваш покорнейший слуга,  в хиромантии и любовной магии.  О Чубайсе и говорить нечего – у него функций больше, чем у индийского бога Шивы рук, и каждая  впору.

      Но это  -  мелочь. Неприятная, отвратная,  но мелочь. Есть вещи посерьезнее. Известно, что современное обществоведение  - от Маркса до Вебера и Шмитта  -  видит в государстве  орудие насилия.     Откуда   могли явиться подобные представления о государстве? Каков их гносеологический и социальный эквивалент?  Проще говоря, на каких гносеологических и социальных основаниях они покоятся?  Ответ прост:  во-первых, на абсолютизации  «исторического опыта»,  во-вторых, на отождествлении государства  с его функциями. То есть  как раз на тех методологических ошибках,  о которых шла речь выше. Государства в Западной Европе образовались не путем естественной самоорганизации общества, а путем завоевания. Государство, в котором завоеватели образуют правящий класс, действительно является «орудием угнетения». И основной функцией такого государства  действительно является насилие.  В дальнейшем имущие классы использовали механизмы государства в своих классовых целях, сделав орудием утверждения своего привилегированного положения. Обобщив этот «опыт», западное обществоведение и сформировало свою теорию государства.

      Да, государство в той его форме, в какой оно утвердилось, является  «орудием насилия». Однако в том ли состоит сущность государства?  Отвечает ли нынешняя его форма истинной его природе?  Не извращенная ли это  форма?  Является ли насилие той функцией, которая вытекает из природы самого государства?  Или она, эта функция,  навязана ему извне?  Не является ли   веберовское «право легитимного насилия», всего лишь результатом узурпации институтов государства определенными общественными силами?  Все это подлежит теоретической проверке. Ни «исторический опыт», ни  функции, взятые сами по себе, еще не раскрывают сущности государства. Они составляют лишь внешнюю,  явленческую  его сторону и в качестве таковых  могут быть лишь эмпирической базой для проникновения в  его сущность.

     Этим мы и займемся. И начнем с этимологии.   Почему так?  Да по той простой причине, что слово не может не отражать сущности того явления, которому оно дало  свое наименование. Полис у античных греков – это  не просто город,  а город-государство.   А  что это означает по существу? Да то и означает, что в государстве античные греки видели не некий институт, стоящий вне общества и над обществом,  каковым его представляет современное обществоведение, а одну из форм организации самого общества, форму его, общества, самоорганизации. Ее особенность   состоит в том, что это форма политической самоорганизации, то есть такой организации, при  которой люди живут  уже  не в «естественном состоянии»,  свойственном родоплеменному обществу, а  в условиях, где  отношения между людьми  регулируются   юридическими нормами,  носящими принудительный характер.  Отсюда – и   производный  от полиса термин  политикос,  который  можно было бы перевести как способ функционирования  полиса.

      В этих пределах  марксизм и Вебер нисколько не ошибались, связывая государство с насилием.  Но в чем суть этого насилия и каков его источник?  При всем многообразии оттенков  общим здесь является признание того, что источник этот  -   право сильного. Предельно точно  это выразил  уже  древнегреческий софист Фразимах:  «В мире не существует иной справедливости,-  утверждал он,-  кроме интересов более сильного».  Такова и позиция Вебера, для которого  политические отношения  - это «отношения господства-подчинения».  Аналогично  и  К. Шмитт  видит специфику политических отношений в «различении друга и врага».  Причем степень отчужденности между сторонами  здесь такова, что возможные конфликты между ними не могут быть разрешены ни установлением каких-то всеобщих норм, ни приговором стороннего, а потому беспристрастного «третьего».

     Однако если бы это было так, если бы  политические отношения предполагали такую степень отчужденности  между субъектами политического процесса,  о которой говорит Шмитт, то  политическая деятельность была бы в принципе невозможна. Даже война как крайнее средство разрешения противоречий между политическими субъектами имеет определенные правила, закрепленные в актах международного права. Правда, сегодня «цивилизованное общество» мало  с этими нормами считается, о чем свидетельствуют хотя бы  последние события в Ливии. Но ведь это уже и не политика, а самый  что ни на есть классический бандитизм, а инициаторы этого бандитизма не политики, а уголовники, место которым не на саммитах «без галстука», а тюрьме с нюрнбергской  веревкой на шее. Противно смотреть, как вслед за западным Шерханом, повизгивая и услужливо виляя хвостиком, пополз в Ливию и российский Табаки. Поделом, что ливийский лидер презрительно проигнорировал эту элитную шестерку.

      У греков проблема эта имела четкое  и ясное решение. Да, государство  как  форма  политической самоорганизации общества основано на принуждении. Но не в том смысле, что кто-то  извне навязывает гражданам свою волю, а в том и только в том, что оно зиждется на самоограничении  самих граждан,  т. е. на взаимно взятых  гражданами на себя обязательствах и вытекающих из этих обязательств правах, закрепленных в Законе.   Государство покоится на силе. Но источник этой силы воля самого народа,  самоорганизовавшегося в государство. В этом и состоит суть демократии.  Именно так понимал дело  и Аристотель, называя государство «общим делом». В этом  же смысле трактовали государство и античные софисты,  сформулировавшие договорную концепцию происхождения государства.  Иными словами,  источник государственного насилия для античных греков – это закон, а сам закон есть выражение коллективной воли народа.

     В новое время  договорная концепция  государства была возрождена Гоббсом  и   получила  дальнейшее развитие в работах  Локка,  Руссо и других мыслителей. К сожалению, Гоббс не только возродил  ее,  но и внес ряд  таких поправок,  которые  дают все основания  говорить о  ее извращении.   В чем это извращение состояло?

      У греков  субъектами  общественного договора, на котором воздвигнуто  государство,  являются сами граждане, а потому и государство  у них – это  самоорганизовавшееся общество. Это – общество-государство.  Государственные институты (государственная власть)   -  не государство,  а всего лишь формируемые гражданами органы его управления.  Естественно, что никакого договора граждане с ними не заключают и заключать не могут,

      Как участники  общественного договора граждане  обретают определенные права  и    несут  определенные  обязательства.   Несут не перед властью,  которая не является стороной договора,  а  исключительно друг перед  другом.    Власть  же  как орган государственного управления призвана  стоять  на страже соблюдения  условий  заключенного обществом  договора,  т.е.  тех обязательств которые граждане  добровольно возложили на себя, принуждая при необходимости нерадивых граждан к их соблюдению.    И все.  И точка. И не более того

     Граждане,  и только они одни,  являются    субъектом права.  Власть  -  не  правосубъектна.  Во-первых, потому, что, как было уже сказано,  не является стороной  общественного  договора, который только и  порождает правосубъектность. Во-вторых, потому, что, формируя органы государственной власти, граждане не передают им свои права. Они  наделяют их  лишь полномочиями  решать государственные дела  от их имени  и в пределах тех полномочий, которые им делегируют.  Сущность власти и состоит в том, что она  основана  на полномочиях и ограничена рамками этих полномочий.

     Вот эти фундаментальные принципы государственности и были подвергнуты  Гоббсом ревизии.  Гоббс начал  с  того, что  превратил институты государства (государственную власть)  в одну из сторон общественного договора. Государство было, таким образом,  мистифицировано, поскольку из  особой формы организации самого общества  превратилось в некую невесть  откуда взявшуюся самостоятельную, стоящую вне общества и над обществом, реальность,   с  которой общество заключает договор.

    Заключая договор,  граждане, согласно Гоббсу,   передают государству все права, которыми обладали в  «естественном состоянии». Государство со своей стороны в обмен на эти права  гарантирует гражданам безопасность. Тем самым граждане лишаются правосубъектности,  превращаясь  в поданных, т. е. по существу в безгласных рабов,   государства. Государство, напротив, становится единственным субъектом права.  В итоге отношения между гражданами и органами государственной власти выстраиваются  по типу камеры-обскуры, в которой гражданин и чиновник меняются местами: чиновник из слуги гражданина становится его хозяином;  гражданин из хозяина становится  слугой чиновника.

      Гоббс уподобил государство  мифическому чудовищу Левиафану, не замечая того, что сам же он в Левиафана его и превратил.  И этот Левиафан, это  «чудище  обло озорно, стозевно»  по сей  день  «лаяй». т.е.  пожирает своих граждан.  С благословения  той политологии,  которое по какому-то странному недоразумению зовется наукой.  Не угодно ли:  «Государство – это организация публичной власти,  которая обладает  суверенитетом, действует на определенной территории и подчиняет себе все население, проживающее на этой территории» (Политология. Под ред. В.А.Бобкова,  И.Н. Браима, Минск, 2002,  с.  329).  Ну скажите, Бога ради, чем не Левиафан?  Конечно, Левиафан, разве что не о семи головах, как мифологический, а о трех – законодательной, исполнительной и судебной.

     Мне могут возразить, что концепция государства  Гоббса  существенно скорректирована и дальнейшим развитием политической теории, и реальной политической практикой. Все это мне хорошо известно. Как известна  и  подноготная  всех этих корректировок.   Продолжать эту тему я здесь не буду, поскольку она освещена мной в ряде работ, в том числе и опубликованных в «ЭФГ». Здесь же отмечу, что  диктатура  государственной бюрократии,  которая   правит бал в современном мире  (вкупе и влюбе с  финансово-ростовщическим капиталом),   может быть низвергнута только тогда,  когда будут  обрушены не только материальные, но и теоретико-идеологические основы, на которых она покоится. Для этого обществу необходимо усвоить хотя бы три истины:

     1) государство – это не чиновничество,  вальяжно  рассевшееся на «ветвях власти» – законодательной, исполнительной и судебной.  Это  -   мы, граждане, самоорганизовавшиеся на своей территории для совместной жизни;

     2)  мы и только мы, граждане государсива, являемся  не только «единственным источником власти», но и единственным субъектом права на своей территории.  Любые притязания на правосубъектность  со стороны чиновничьего аппарата (от рядового клерка до президента) должны квалифицироваться  как посягательство на  суверенитет народа.  Со всеми вытекающими отсюда юридическими последствиями;

     3)  формируемые  нами органы государственной  власти  (государственные институты)  наделяются не правами (права неотчуждаемы), а полномочиями, т. е. им доверяется исполнение  государственных функций от нашего  имени и в пределах тех полномочий, которые  мы им делегировали.  Выход  властных структур  (в том числе и законодательной власти) за пределы этих полномочий должен квалифицироваться как узурпация прав народа;

    4)  гражданам  -  права,  власти – полномочия.  Граждане не могут  возлагать  на себя  функции, составляющие исключительную прерогативу власти  (к примеру, устраивать самосуд  или  заключать договор с иным государством);   власть не может принимать законы, противоречащие воле народа,  т. е. ограничивать  правосубъектность  граждан.

          Обратимся к политической деятельности.  Если видеть в государстве не форму самоорганизации самого общества, а некий  существующий автономно от общества   и стоящий  над обществом институт,  функцией которого является принуждение, то мы неизбежно придем к выводу, что сутью политической деятельности является борьба за власть. Это и утверждает политология  –  от Ленина до Вебера. Для Ленина, в частности,  основной вопрос социальной революции  –  это вопрос о власти. Для Вебера политическая деятельность – «деятельность по перераспределению власти». Тем самым власть из средства политики превращается в ее цель.  Как следствие, политическая деятельность сводится к политическим технологиям, т.е. к разработке и использованию разного рода приемов  (лучше бы – махинаций)  с целью завоевания и удержания политической власти.  Взращена  каста «политтехнологов», которые и занимаются разработкой этих технологий.  По большому счету, этих господ следовало бы привлечь к уголовной ответственности  за мошенничество «в особо крупных размерах». Увы, несмотря на свою холуйскую роль, они составляют неотъемлемую часть современной «политической элиты».

     В интересах истины должно констатировать, что  подобное понимание сущности политической деятельности тоже  корениться в наследии античных греков. Пальму первенства тут следует отдать  софистам – этим, по презрительной аттестации Гегеля,  «торговцам мудростью».

     Почему древнегреческие мыслители назвали свое занятие  мудростью (философией)?  Отнюдь не потому, что считали себя мудрыми  -  я знаю, что я ничего не знаю, говорил Сократ. Мудростью они назвали ее  потому, что  целью своих занятий почитали не игру на  валютной бирже,  не перепродажу чужого труда,  не обслуживание людских пороков, не «похоть власти», а поиск истины. Только это, по их мнению, и  достойно человека,   только это  может наполнить  его  жизнь   смыслом.  Поэтому они считали недостойным брать плату со своих учеников,  т. е. «торговать мудростью». 

     Софисты, решительно прервав  философскую  традицию бескорыстия и любви к истине, положили начало новой традиции, поставившей  мудрость на службу житейскому благополучию,  пойдя  в услужение к тем, кто в состоянии платить.  Мудрость  софисты отныне видели  не в поиске истины,  а в том, чтобы  научить  желающих искусству истину превращать в   ложь,  а ложь  -   в истину.  Эту новую, заложенную софистами,  традицию  и взяла на вооружение современная политология, превратив политику в  политтехнологию,  т. е. в средство одурманивания «электората».

      Термин демократия переводится современным обществоведением  как «власть народа»,  т. е. как прямое народовластие.  Строго говоря,  это не точно. Прямого народовластия не было даже в греческих городах-полисах. И законы Солона разработал не афинский демос, даже не гражданин Солон, а архонт Солон, т.е. человек, облаченный народом властью.  Государственная власть вообще носит представительный характер и иной быть не может. И дело тут даже не в  профессионализме,  а в том хотя бы, что занятие государственной деятельностью требует времени.  Нельзя представлять  дело так,  как в старом советском анекдоте. Избрали  чукчу почетным академиком.  По возвращении на стойбище его спрашивают:  «Что это значит?»   «Это значит,-  ответствовал  новоиспеченный академик,-  что по четным чукча  академик, а по нечетным – оленя пасет».

     Демократия, если быть предельно точным   в переводе,  -  это не власть народа,  а сила,  а еще точнее – воля,  народа.  То есть демократия состоит не в том, что все граждане управляют государством.  Демократия состоит в том, что управление государством  осуществляется  по поручению народа  («народ – источник власти») и в соответствии с его волеизъявлением. Власть не правомочна навязывать народу свою волю, она обязана выполнять  его волю. Такое понимание смысла власти прекрасно выразил тот же Солон. На вопрос, лучшие ли законы он дал афинянам, Солон ответствовал: «Да, лучшие из тех, которые они могли принять».

     А  теперь сопоставьте то, что говорит Солон,  с законотворческой практикой российской Государственной Думы и Совета Федерации. По нормам античной демократии  наши парламентские «элитарии» давно уже всем составом  должны были бы быть отправлены  либо на лесоповал, либо на  тушение лесных пожаров, которые они  же и спровоцировали своим законодательством.   Впрочем,  только ли они? А власти Португалии и  Греции, которые в угоду МВФ и вопреки  протестам  народов  своих стран   пытаются выйти  из организованного финансовой олигархией кризиса за счет  обнищания тех, кто в этом кризисе никак не повинен? Как сказал поэт, «все, все кандидаты в острог».

    Политическая деятельность –  не деятельность по завоеванию и удержанию власти, в чем нас пытаются уверить и в чем наша «политическая элита»  изрядно  преуспела благодаря услугам политтехнологической жакерии. Это – деятельность по управлению государством, в чем оная  «элита»  явила свою полнейшую несостоятельность.  Удивляться тут нечему.  Политическая деятельность требует от политика  не знания «политических технологий»  (овладеть ими, кстати,  легче легкого, ибо примитивны они до пошлости, и все эти  «игры на шахматной доске»  могут ввести в заблуждение  разве что полного  профана), а высокого профессионализма.

      Общество при всем своем качественном своеобразии   всего лишь одна из материальных систем, неотъемлемая часть природы.  И как часть природы подчинено в своем развитии объективным, от воли и сознания людей не зависящим законам.  И хотя человек сам  творец своей истории, творить эту историю он может не  по своему произволу,  не по  собственному хотению и велению, а  лишь сообразуя свою деятельность с объективными законами  развития  самого общества. А это,  как очевидно,  требует осознания этих законов, т. е. усилий ума.   Умение анализировать реальные общественные процессы,   выявлять объективные тенденции развития  на том или ином отрезке истории -  предпосылка и необходимое условие политической деятельности,  т. е.  деятельности по регулированию  общественных  процессов, созданию для них, этих  процессов,   соответствующего правового обеспечения и контроль  за  исполнением всеми общественными структурами принятых законов. Одним словом, политическая деятельность – это разработка стратегии и тактики общественного развития и реализация их в практике функционирования государства. 

     Из сказанного должно быть ясно, сколь трудна и ответственна деятельность политика и какими поистине неординарными качествами, интеллектуальными и моральными, должен обладать человек,  чтобы удовлетворять требованиям политика.  Луженой глотки, смазливой рожи и сноровки карточного шулера  тут явно недостаточно.  Тут нужны иные качества. И когда Платон говорил, что государством должны управлять философы, он имел в виду  не философов по роду деятельности,  а тот способ их жизнедеятельности, о котором говорилось выше: приверженность к поиску истины, умение эту истину  искать и абсолютное равнодушие к мирским благам. Это,  по мнению Платона, гарантирует, во-первых,  мудрость (профессионализм)  государственного правления,  во-вторых,   бескорыстие  власти.  То есть то,  в чем современное общество  как раз и испытывает  острейший дефицит.

      В русле этих требований следует подойти и к пресловутому «принципу разделения властей», в частности,  разделению ее на представительную и исполнительную.  Задача представительной власти заключается вовсе не в том, чтобы разрабатывать законы.  Ее задача  – информировать исполнительную власть о состоянии общества,  возникших в тех или иных  его сферах  проблемах, требующих государственного вмешательства. Что касается разработки самих законов, то это задача исполнительной власти, в структурах которой и должны работать профессионалы своего дела.  Законотворческая деятельность представительной власти  сводится  лишь к тому, что она стимулирует и инициирует разработку законов, обсуждает и принимает их. Большего от нее и требовать нельзя.  Как это, между прочим, и предусматривала советская форма власти.  Собственно,  такова и сегодняшняя практика   Напрасно  наши думцы пыжатся,  надувают индюшиные зобы  и распускают павлиньи хвосты  -  никаким  законотворчеством они не занимаются, штампуют то, что спускает  исполнительная власть.

      Современный так называемый «профессиональный парламент»  -  орган и не представительный, и не законодательный.  Не представительный  – потому что депутаты, будучи парламентскими сидельцами и зарубежными вояжерами,  совершенно не знают  реального положения дел в стране,   лишь спорадически делая набеги в  свои округа.  Не законодательный – потому что, за редким исключением, уровень их профессиональной подготовки таков, что  ни к какой законотворческой деятельности они вообще не пригодны.  В народной традиции  подобная ситуация формулируется так:  ни Богу свечка, ни черту кочерга.

      Всмотритесь в персональный состав парламентариев – кого только там не встретишь: и спортсмена, и эстрадного скомороха,  и микрофонную сирену, и театрального лицедея, и  газетную и телевизионную тлю.  Нет только самого народа, который парламент по своему статусу и должен представлять. И после этого  сия «элитная братия» еще имеет наглость ерничать по поводу «ленинской кухарки»! Да «ленинская кухарка» хотя бы  щи  варить умеет. Вы же, господа,  и на это не способны.  Можно великолепно прыгать с шестом, но нельзя  даже с шестом прыгнуть выше головы. 

     До тех пор,  пока  государство будет отождествляться с государственной властью, а политика  с «политическими технологиями» - порядка на Руси не будет. Требуется реформа не только  экономической, но и политической системы.  В соответствии  с законами развития экономики и закономерностями политического процесса. В интересах общества, а не на потребу воровского «бизнеса» и вороватых чиновников.