В.Л. Акулов. Избранные публицистические и полемические статьи.

                  ПОЛИТИЧЕСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ОБЩЕСТВА И

                           ПРОБЛЕМА  ПРАВОСУБЪЕКТНОСТИ

                                                         Я ль буду в роковое время

                                                         Позорить гражданина сан?

                                                         И подражать тебе, изнеженное племя

                                                         Переродившихся славян…

                                                                                                  К.Ф. Рылеев

           Проблема правосубъектности,  попавшая  с некоторых пор в эпицентр политических дискуссий,  имеет давнюю историю и связана  непосредственно с тем или иным пониманием  сущности государства. Это естественно: отношения между людьми начинают носить правовой характер  лишь с переходом общества к политической форме   самоорганизации, то есть  с появлением государства.

    История обществоведческой науки знает три концепции государства: теологическую, договорную и классовую.

     Согласно теологической концепции, государство имеет Божественную природу. Отпав от Царства Божьего, Денница (дьявол)  обрел власть. Дабы противостоять этой власти дьявола, Бог дарует власть монарху как своему избраннику на земле. Дарует не как право властвования над людьми, а как благодать служения людям в их противостоянии козням дьявола. «Итак, слушайте, цари, и разумейте… От господа вам дана держава и сила от Всевышнего, Который исследует ваши дела и испытывает намерения». Государство несет в себе, таким образом,  сакральный смысл.

     Альтернативой  ей явилась договорная теория. Зародившись   в недрах античной культуры  в учении софистов,   известность  и широкое распространение  она получила в том  варианте, в котором  была разработана  Т. Гоббсом в работе  «Левиафан». Государство, согласно Гоббсу, имеет вполне земное происхождение  и вызвано к жизни потребностью покончить с тем животным состоянием, в котором пребывал первобытный человек и где царила «война всех против всех» («bellum omnium contra omnes»).  Индивидуализм и эгоизм, заложенный  в «природе человека», поставили общество перед реальной перспективой самоуничтожения. Дабы прекратить этот процесс взаимного истребления,  порожденный несовершенством человеческой природы, люди вынуждены были, в конце концов, пойти на радикальную меру: заключить «общественный договор», передав присущие им от природы права особому институту, который призван был регулировать общественные отношения. Таким институтом и явилось государство.

     Условия общественного договора, на котором покоится государство, таковы: люди уступают государству свои права, государство обеспечивает (гарантирует) людям общественную безопасность. Тем самым человек из дикаря превратился в гражданина, а первобытная орда  -  в гражданское общество. (К сведению наших политологов: «гражданское общество» - это и есть общество, самоорганизовавшееся в государство, а не члены  «комитетов», «фондов», «конгрессов» и прочих байстрюков политического процесса, в чем вы пытаетесь убедить общественность). Государство – это зло (Левиафан), но зло необходимое, и в этой своей необходимости оно есть добро. Поскольку люди не по принуждению, а вполне добровольно передали государству свои права, постольку они лишаются всяких оснований предъявлять ему какие-либо претензии или диктовать свои условия. Объединившись, люди могут, конечно, упразднить государство. Но, упразднив его, они добьются только одного: окажутся в том же животном состоянии, в котором пребывали и от которого пытались уйти. Дилемма: либо самоуничтожиться, оставаясь свободными, либо сохраниться, подчинив свою волю воле государства, - всегда остается, остается и право людей на выбор.

     Такова в общих чертах и по необходимости в огрубленной виде концепция Гоббса: если вы избираете государство, принимайте и все следствия, необходимо  отсюда вытекающие.

     Дальнейшее развитие и корректировку она получила у Дж. Локка. Локк согласен с Гоббсом в том, что животное («естественное») состояние, в котором пребывал первобытный человек, порождало «войну всех против всех». И в этом смысле оно есть несомненное зло.  Но благо ли государство, о котором говорит Гоббс? Нет, отвечает Локк, такое государство не меньшее зло. Ибо, изымая у людей все их права,  оно превращается в деспота, а люди, лишенные прав, становятся его рабами, т. е. теми же бессловесными животными.  Вся разница, таким образом, сводится здесь  к тому, что «естественный человек» - это свободное животное, а  «государственный человек» (гражданин) -  животное, заключенное в клеть, именуемую государством.

     Где же выход и есть ли он? Такой выход,  говорит Локк, есть. И состоит он в том, что люди не должны отказываться от всех своих прав. Создавая государство как институт, стоящий вне общества и над обществом, люди должны, конечно, выполнять условия  заключаемого с ним договора. Но ведь и государство, отчуждаясь от общества и превращаясь тем самым в некую автономную «силу», должно выполнять те  же условия. Кто и как будет это контролировать? Следовательно, «общественный договор» отнюдь не предполагает передачу государству всех прав граждан. Граждане должны сохранить за собой, по крайней мере, право контроля за тем, как государство выполняет условия заключенного с ним договора.

      Но только ли это? Нет, говорит Локк, не только. Общество вообще должно передать государству лишь те права, которые необходимы и достаточны для выполнения возлагаемых на него функций. Поэтому в «общественном договоре» должно быть четко оговорено, какие права общество передает государству, а какие оставляет за собой. В числе этих, оставляемых обществом за собой,  прав должно быть обязательно право контроля за деятельностью государства.

     Следуя пути, проложенному Локком, Жан-Жак Руссо идет еще дальше. Государство, согласно Руссо, это всего лишь технический исполнитель  «воли народа». И не более того. Эта  «воля народа» выражается через специальных уполномоченных,  им,  народом,  избираемых. Тем самым Руссо закладывает основы современной «представительной демократии», реализуемой в республиканской форме правления.

     Вслед за Гоббсом и Локком, марксизм тоже видит причину возникновения государства в эгоизме. Только не в  индивидуальном,  как у Гоббса и Локка, а  в классовом. Государство, согласно марксизму, это продукт классовых противоречий, орудие, с помощью которого класс, владеющий собственностью,   навязывает свою волю классу неимущих. С ликвидацией классов и переходом общества к коммунизму государство отомрет, уступив место «общественному  самоуправлению».

     При всем очевидном различии договорной и марксистской концепций государства общим для них является то, что государство отождествляется с органами управления государства. Если для Людовика Х1У государство персонифицировалось в его собственной особе («Государство – это я»). то для марксизма и современной «представительной демократии» оно олицетворяется в президентах, парламентах, правительствах и их «приводных ремнях».  Соответственно, сформировались три концепции правосубъектности: государственническая, демократическая и либеральная. Критерием их различения является то, чему они отдают приоритет: правам государства, правам общества, или правам человека.

      Государственническая концепция этот приоритет  отдает государству. Государство – не средство для каких-то внешних ему  целей.  Оно – самоценно, обладает собственным, сакральным смыслом. В качестве такового оно есть высшее благо, которому должны быть подчинены интересы и отдельного человека, и всего общества. Согласно воззрениям одного из крупнейших теоретиков этого направления Августина Блаженного, государство – это государство-церковь, предтеча Царства Божьего на земле. И как служение  Богу составляет высший смысл жизни человека, так и служение государству составляет высший долг гражданина.

     У истоков демократической концепции стоит Руссо, для которого государство, как было сказано,  всего лишь технический  исполнитель «воли народа».  Именно «воля народа» составляет смысл государственной деятельности.  Но что считать этой «волей народа»? Воля народа, отвечает Руссо, это воля большинства. И эта воля непререкаема,  даже если  большинство составляет всего лишь 51 процент от общего числа дееспособного населения. Если в государственнической идеологии общество поставлено в рабскую зависимость от государства, то в демократической в такую рабскую зависимость от общества поставлен отдельный человек. Народовластие Руссо на поверку оборачивается, таким образом,  самой жесткой диктатурой. Что и доказали на практике Робеспьер, Марат и другие «друзья народа», отправившие на гильотину во имя воли народа десятки тысяч французов. Это же продемонстрировала и «ленинская гвардия», развязавшая  кровавую вакханалию в России.  

      Как реакция на эту «демократическую диктатуру» возникает либерализм,  ставящий во главу угла «права человека». Общество, в представлении либералов, это всего лишь совокупность индивидов, а государство – творение рук человеческих. Поэтому в системе правовых отношений пальму первенства нужно отдать правам человека, а не общества, не государства. Свое крайнее выражение либерализм нашел в анархизме, который, будучи доведенным до своего логического завершения, ведет к ликвидации не только государства, но и общества вообще.

     Представленная здесь схема – всего лишь схема. И, как всякая схема, не отражает всей сложности и противоречивости процесса.  Но основные тенденции она раскрывает. В какой мере эти концепции отражают действительность, т.е. соответствуют той  реальной диалектике, которая существует (или, по крайней мере, должна существовать) между обществом,  государством и гражданином?  К этому вопросу мы и обратимся. Но, чтобы наш анализ был  продуктивным,  необходимо соблюсти исходное требование логики: четко определить понятия, которыми будем оперировать.

     Почему я  всякий раз  вынужден напоминать об этом?  Причина проста.  Как это ни постыдно для человечества,  модернизм и постмодернизм изрядно преуспели  уже в своей разрушительной работе по дискредитации человеческого разума.  «Новая рациональность», которая утвердилась ныне на «интеллектуальном пространстве». ознаменовалась полным торжеством семантической и логической анархии. И беда даже не в том, что продуцирование «симулякров», т. е. словесных знаков, не имеющих значения, понятий, не несущих в себе никакого предметного содержания,  выдается за пиршество мысли. Как говорится, чем бы дитятко ни тешилось, лишь бы малое не плакало. Хуже то, что и старые термины и понятия, давно уже получившие прописку и права гражданства в теории, выворачиваются наизнанку, подвергаются «переосмысливанию», «интерпретации», «видению».  Каждый вкладывает в них то значение и то содержание,  какое ему заблагорассудится. Без всякого объяснения,  без какой бы то ни было аргументации  –  полный  «плюрализм», «плюрализм без границ».  Когда такому мыслителю указываешь, что «логика так не ходит», он, нимало не смущаясь, парирует: «Я так думаю, таково мое мнение. То, что, кроме вещей спорных, есть вещи, которые необходимо просто знать, -   это выше его разумения.

      Явление это, подобно чуме или СПИДу, поразило  не только по гуманитарные науки, но и искусство. И здесь оно особенно бросается в глаза. Обратите внимание, как пишутся  ныне сценарии, экранизируются произведения классической литературы?  Что ни сценарист, что ни режиссер, то собственная «интерпретация», собственное «видение». Причем эти «видения», эти «интерпретации» такого рода, что классики наверняка не единожды перевернулись в гробу, глядя из своего «далека» на кощунство, которому подвергаются их творения.  Театралы, естественно, не отстают от кинематографистов. Да что театр и кино,  сценаристы и режиссеры! Даже в пушкинском «Клеветникам России» ухитрились обнаружить столь модные ныне «сексуальные мотивы». А  как же, сказано же у Пушкина: «под кем дрожали вы». Лично я с ужасом думаю, как будет выглядеть сцена свидания Печорина и Веры в новой экранизации «Героя нашего времени»  М.Ю.Лермонтова

      Обратимся, однако, к существу дела.

      И начнем с того, что проблема разграничения прав государства и  прав общества вообще  не имеет теоретического смысла,  ибо  государство не является некой особой, отличной от общества,  реальностью.  Государство – это  одна из форм организации самого общества,  а именно - форма его политической самоорганизации. Что касается государственных институтов (структур власти), то это не само государство, а лишь формируемые обществом органы управления государства.  И не более того. Поэтому если уж и вести речь на эту тему, то не об отношении общества и государства, а об отношении общества-государства и  органов   его управления  (институтов государства). И это первое, что следовало бы усвоить и обществоведению, и обществу.

      Однако и в этом случае улов будет весьма скуден. Дело в том, что  правовые отношения  наступают лишь тогда,  когда есть стороны  (акторы, как модно стало нынче изъясняться), заключающие между собой договор. Но общество не заключает договора с институтами государства.  Оно их формирует.  Не будучи стороной общественного договора,   институты государства не  могут быть и субъектом права. И это второе, что следовало бы знать и обществу, и государственным чиновникам.

     У нас, таким образом,  просто нет  предмета обсуждения.

      Руссо нисколько не ошибался, отказав  государству (точнее было бы сказать – институтам государства)  в правосубъектности. Но он  не учел другого:  не обладая правосубъектностью, органы государственной власти обладают делегированными им полномочиями. И это позволяет им играть чрезвычайно важную, ни кем и ни чем не заменимую роль в  жизнедеятельности государства.  Мне уже приходилось обращать внимание на недопустимость отождествления категорий «права» и «полномочия». Но поскольку такое отождествление  продолжает оставаться  правилом,  не лишне, видимо, повторить.  В чем их принципиальное отличие?  Права первичны и самодостаточны, т. е. не нуждаются для своей реализации в дополнительном санкционировании. Полномочия вторичны,  производны от прав, а потому не самодостаточны. В качестве таковых они требуют санкции со стороны субъектов  права.

     Поясню примером. Предположим, что я собственник. Как собственник  я волен распоряжаться своей собственностью, как мне заблагорассудится. Ничьего согласия  мне для этого не требуется. Я имею на это право и в этом смысле самодостаточен в своих решениях. А теперь другая ситуация: я нанимаю управляющего.  Передаю ли я ему право собственности? Нет, я наделяю его лишь полномочиями распоряжаться ею.  И распоряжаться  он может только на основании моих прав и лишь в рамках  тех полномочий, которые я ему делегировал.  Поступать по собственному соизволению он, в отличие от меня,  не может.

     Таковы в принципе и отношения между обществом и институтами государства. Формируя органы государственной власти, общество не перелает им вместе с мандатом  свои права. Оно наделяет их лишь полномочиями вершить государственные дела от своего имени и в пределах тех полномочий, которыми они облечены.  Выход власти за рамки этих  делегированных полномочий есть не просто «превышение власти», как «толерантно» толкует наш  «независимый» законодатель. Это  -  акт узурпации прав общества,  посягательство на святая святых народа – его суверенитет. В силу этого и квалифицироваться должно как тягчайшее государственное преступление. Вне зависимости от того, кто узурпатор:  мелкий клерк, правительство, парламент или президент. Высокий государственный статус в этом случае -  не смягчающее, а отягощающее вину обстоятельство. То же  следует сказать и относительно разграничения «прав государства»  и  «прав человека», ибо общество не существует вне конкретных людей, а человек – вне системы общественных отношений.   Но об этом ниже.

     Свое реальное воплощение право получает в волеизъявлении субъекта права.  Поэтому, когда Руссо говорит, что государство должно выполнять «волю народа»,  речь он фактически  ведет о том, что в политической практике государства власть реализует не свои права, а права общества.     Но что такое права общества?  Согласно Руссо, «воля  народа» - это воля  большинства.  Может ли, однако,  воля большинства  быть волей народа (общества)?  Нет, не может. И отнюдь не потому, что эта воля большинства сплошь и рядом вырождается в охлократию,  о чем предупреждали еще Платон и Аристотель. Не потому, что нет ничего проще, чем  манипулирование волей большинства  -  в чем весьма успешно и упражняется вот уже третье столетие «представительная демократия». Дело в том, что,  навязывая свою волю обществу, большинство не просто ущемляет права меньшинства,  оно лишает меньшинство  правосубъектности и тем разрушает фундамент, на котором зиждется государство.      

     Но это тоже требует, видимо, пояснений. Государство покоится на «общественном договоре», который находит свое закрепление в Основном законе (конституции) государства. Этот договор, заключенный по общему согласию всех дееспособных членов общества, не только налагает на меня, гражданина,  определенные обязательства, но и  наделяет вытекающими из этих  обязательств правами.  К примеру: я беру на себя обязательство не покушаться на жизнь своих сограждан. Тем самым я автоматически обретаю право на собственную безопасность, поскольку мои сограждане взяли на себя аналогичное обязательство.

     Теперь представим себе, что волей большинства меняются условия договора. Не есть ли это нарушение моих прав гражданина? Ответ очевиден: да является. И что прикажете делать меньшинству, права которого нарушены? Выйти из гражданства и создать свое собственное государство? В принципе можно, но где гарантия, что новое большинство не последует примеру старого? И к чему, в конечном счете,  может привести  такая практика «государственного строительства»?

     Но даже не это главное. Главное в том,  что общество нельзя мыслить себе как арифметическую сумму составляющих его индивидов. Общество – это система, и, как всякая система, обладает собственным качеством, функционирует по своим собственным законам, не сводимым с законам функционирования составляющих его элементов. Поэтому, навязывая свою волю «меньшинству», «большинство» фактически навязывает ее не «меньшинству», а обществу, обществу как системе. Демократия, понимаемая как «воля большинства»,  -  нонсенс, абракадабра, сапоги всмятку. Такой же абракадаброй является и демократия меньшинства. Не может быть демократии  дворянской, буржуазной, пролетарской или какой-либо еще -  все это «симулякры» проституированной политологической мысли. «Воля народа» - это воля целого, а не части, какой бы большой эта часть ни была.  Да,  была афинская рабовладельческая. Но только лишь потому,  что раб  не только не был гражданином, но не считался даже человеком.  По нормам античного правосознания  он  -  «говорящее орудие». 

     Опять же поясню примером. Живой организм, как известно, состоит из клеток. Но сами клетки как таковые  - это еще не организм, а всего лишь клеточная ткань. Для того,  чтобы эта клеточная ткань превратилась в организм,  нужны два условия:  во-первых, определенное количество клеток; во-вторых, дифференциация этих клеток и порождаемые этой дифференциацией связи между ними. Организм и есть система взаимосвязанных между собой дифференцированных клеток.  Аналогично  -  и общество. Первобытная орда – еще не общество. Чтобы первобытная орда превратилась в человеческое общество, она должна была: а) достигнуть определенной численности (критической массы); б)  в ней должна была произойти функциональная структуризация.

     Современное общество представляет собой сложное структурированное образование. И каждый его элемент (социальная группа) органически связан со всеми другими и выполняет в этом образовании  лишь ему свойственные функции. И только в совокупности всех своих элементов общество жизнеспособно. (Разумеется, речь не идет об асоциальных элементах – ворах, грабителях, «бизнес-леди»  и т. п.). А раз так, то, нарушая права  какой-либо  одной социальной группы, мы дезорганизуем работу общества   как системы. Можно посадить на голодную диету науку, не опасаясь, что доктора наук и академики  выйдут на площадь. Вот только не пришлось бы в самом скором времени вояжировать по миру не на воздушном лайнере,  а на козе бабушки  бывшего спикера белорусского парламента  С.Шушкевича.  Можно бросить в пучину рынка работников искусства в надежде,  что на  плову их удержит  его «невидимая рука».  Вот только не следует пучить глаза, когда такое рыночное (базарное) искусство сформирует вместо  «здоровой нации»  популяцию дегенератов.  Политика, ориентированная на интересы  какой-то одной социальной группы (например, формируемая ныне в интересах  бизнеса система образования),  нарушает не  так называемую «социальную справедливость»  -  она разрушает государство. Потому должна подлежать не моральной, а юридической оценке.

      Обратимся к «правам человека» в их отношении к «правам государства». Как это ни парадоксально звучит для либерального уха, отделить  «права человека» от «прав государства» невозможно никакими химическими реактивами или каким-то иным способом. Невозможно по той простой причине, что государство, как уже было сказано,  вообще никакими правами не обладает. Но именно потому оно может выполнять свои функции только на основе прав граждан или, что одно и то же, за счет «ущемления» их прав.   Опять же поясню примером. Думаю,  никто  не станет отрицать, что одной из важнейших функций государства является оборона от внешней агрессии. Как же государство  может выполнить эту свою функцию? Видимо, только рекрутируя солдат из числа своих граждан и, следовательно, нарушая  столь любезное  либералам  «право на альтернативную службу».

      Права и обязательства образуют диалектическое тождество. Это разные ипостаси одного и того же: права - оборотная сторона обязательств, обязательства – оборотная сторона прав. Вне этой диалектики они теряют всякий смысл.  Следует также иметь в виду, что мера прав гражданина есть производное от меры его обязательств,  и наоборот. Поэтому равенство перед законом отнюдь не означает уравниловки.  Тут полная аналогия с социалистическим принципом экономики: все равны в своем праве на труд. Но оплата  твоего труда зависит от величины созданной  тобой стоимости.

     Увы,  реальность такова, что права граждан сплошь и рядом  грубо нарушаются.  Нарушаются подчас нагло, цинично. Однако властям  предержащим не следовало бы упиваться своим всевластием и своей безнаказанностью.  Необходимо зарубить на носу:  права и обязательства    - это  «иное друг друга». Нарушая права гражданина,  власть  нарушает не  пресловутые «права человека».  Она освобождает тем самым гражданина  и от принятых им на себя обязательств. Отныне любые законы государства не могут иметь для него юридической силы.   И де-юре, и де-факто такой гражданин  возвращен к   «естественному состоянию»   и волен защищать свои интересы любым  доступным для него способом, в том числе и силовым. Соответственно, и власть лишается всякой легитимности.  Апелляция власти  в этом случае к закону с юридической точки зрения ничтожна, и действует она уже не как полномочный представитель народа, а как бандит с большой дороги.

     Об этом, кстати, можно прочесть даже во Всеобщей декларации прав человека – этой священной корове либерализма.   Но, видимо,  наши властители,   размахивая  дипломами  правоведов, не позаботились о том, чтобы прихватить к этим дипломам еще и толику правовой культуры.  Но  один принцип  правосознания они должны были усвоить в любом случае: незнание закона не освобождает от ответственности.

     В заключение – о соотношении понятий «человек» и «личность». Что такое личность? Конечно, это человек и как человек  -  часть природы. Таким он был, таковым остается и поныне.  Выделившись из животного мира,  человек не отбросил вместе с хвостом и свою биологическую  основу.  Он сохранил ее, но сохранил «в снятом виде». И поскольку биологическое наличествует в человеке  «в снятом виде»,  он  выступает  уже в новом качестве  - как существо  не биологическое, а социальное, подчиняющееся иным, социальным,  законам. Свинья ест и человек ест. Но свинья ест по-свински, а человеку приличествует  есть по-человечески. Продолжение рода – закономерность,  равно действующая и в животном мире, и в мире человеческом. Но для животных это рядовое физиологическое отправление, человек  же сделал эту сферу своей жизни интимной, а церковь вообще придала  ей сакральный смысл,  возведя в таинство.

     Вот почему, когда  я вижу,  как какая-нибудь микрофонная сирена или киношная дива демонстрирует перед миллионной аудиторией свои «общечеловеческие ценности»,  я начинаю мучительно соображать: к какому биологическому виду отнести сие «небесное создание»?  И,  когда читаю о «конкурсах красоты», задаюсь вопросом:  какому женоненавистнику (или идиоту?) пришла  в голову счастливая мысль приравнять лучшую половину рода человеческого к кошкам, собакам и лошадям,  устраивая  их выставки.  И  до какого уровня самоуничижения нужно  было довести  «русскую красавицу»  (вспомним: «ведь недаром славится русская красавица»)  чтобы  она почитала за честь участвовать в подобном омерзительном, унижающем человеческое достоинство  балагане!      

     «Снятие» животного в человеке  не завершилось появлением вида Homo sapiens. Это – процесс,  И процесс этот есть процесс социализации человека,  превращения человека в личность.  Не всякий человек – личность.  Русский язык  прекрасно  уловил это различие,  введя   в речевой оборот  фразеологизм «безликий человек».  Личность – это человек, характеризующийся исторически сформировавшейся и изменяющейся системой социальных свойств, Свойства эти формируются теми общественными отношениями, в которые поставлен человек. И именно они, эти свойства, предопределяют жизненную позицию человека, способ его жизнедеятельности, мотивацию  его действий, нормы поведения и т. д.  Чем богаче и разнообразнее система общественных отношений, в которую поставлен человек, тем он духовно богаче.  В этом смысле Маркс и говорил о человеке как  «системе общественных отношений».

    Отношения между обществом и личностью носит диалектически противоречивый характер. Они характеризуются как  моментом  тождества, так и моментом  различия.  Общество существует только в каждом отдельном человеке и через каждого отдельного человека; человек существует только в обществе и через общество.  Взятые вне этой диалектики, и общество, и человек суть лишь логические абстракции. Устранив  это противоречие, мы  получим либо броуновское движение социальных атомов,   либо  социальную энтропию. Проще говоря, это привело бы  к деградации личности и разрушению общества.

     Но именно потому процесс социализации человека неотделим от оборотной своей стороны - гуманизации общества.  Каждая отдельная личность может реализовать себя только в обществе. Поэтому общественный интерес  –  не внешнее и стороннее для человека дело, это его личное, кровное дело.  Равным образом,  и развитие  всех потенций,  заложенных в человеке, -  не личное дело  самого человека,  это кровное дело общества. Нет интересов общества вне интересов личности и нет интересов личности вне интересов общества. Тезис «не ставить личное выше общественного» в своем реальном, объективном содержании может означать только одно: желание измысливших этот тезис выдать свой собственный шкурный интерес за интерес общественный.

       Резюмирую.  Проблема разделения прав государства, общества и гражданина явилась как результат извращенного представления о государстве как о некоей особой реальности, отличной от общества и стоящей над обществом. В парадигме научной теории государства эта проблема не имеет смысла. Разводить «права государства», «права общества» и «права человека» - значит ровным счетом ничего не понимать ни в государстве, ни в обществе, ни в человеке.

     Но если нет проблемы «разделения прав», то есть серьезная не только теоретическая, но и политическая проблема  тех отношений  между  гражданами и органами государственной власти, которые  утвердились в современной политической практике.  Не  мифический самоконтроль власти в соответствии с нелепым принципом «разделения властей», не кликушество всякого рода контор, паразитирующих на «правах человека», а жесткий контроль общества за нанимаемым им государственным чиновничеством в соответствии с истинной природой государства  как политической формs самоорганизации общества ее механизмами -  вот фундаментальная и в высшей степени актуальная  задача.   Одновременно это и  будет и борьбой  против столь заботящего  власть «экстремизма». В том числе  экстремизма  самой государственной власти – законодательной, исполнительной и судебной. Политологии же, если она претендует на статус науки, а не «девочки по вызову» («Madchen fur alles»),  необходимо перестать, наконец, тешить непомерные претензии государственной бюрократии, уверовавшей в то, что именно она и есть элита  общества.