Богословско-канонический анализ или обвинительное заключение?

 

 Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры…

 Мф. 23.27

 

 

 

Одним из последствий 70-летнего богоборчества в России было то, что оно сформировало генерацию пастырей, которая по складу своего ума, по своему мировосприятию и мироощущению, по жизненным своим установкам мало чем отличается от партийных «вождей». Наглядной иллюстрацией тому является богословско-канонический анализ обращений и писем епископа Диомида к Священноначалию и народу церковному, представленный Архиерейскому Собору богословской комиссией. Богословско-каноническим его можно назвать разве что по тематике. Во всем остальном, по стилистике, по внутренней своей логике и системе аргументации, это обвинительное заключение прокуратуры или определение суда. Иного от комиссии, возглавляемой митрополитом Минским и Слуцким Филаретом, и ожидать было нельзя. Даже не уровень богословской культуры, а степень своей воцерковленности сей пастырь явил urbi et orbi, когда, ничтоже сумняшеся, приравнял православную символику к товарному знаку и на этом основании предъявил на нее исключительное (эксклюзивное, по новомодной тарабарщине) право.

 

Нужны доказательства сказанному? Что ж, за ними дело не станет. В «Анализе» говорится: «Рассматриваемые тексты (т.е. обращения и письма Диомида. – В.А.) демонстрируют крайне низкий уровень богословской подготовки. В них не содержится указаний на какие-либо новые проблемы церковной или общественной жизни, не заявлено никаких новых позиций и аргументов по затрагиваемым вопросам». Что это – фарисейство, ложь во спасение или следствие «крайне низкого уровня богословской подготовки»? Это с каких же пор критерием уровня богословской подготовки стала не глубина понимания и восприятия божественных истин (догматов) и канонических норм церковной жизни, а чуткость носа, способного улавливать переменчивые потоки мирских ветров, а главное – очередной чих сильных мира сего? О каких таких «новых проблемах церковной или общественной жизни» толкует комиссия, постановка которых, по ее просвещенному мнению, могла бы свидетельствовать о достаточном уровне богословской подготовки? И потом, в самом ли деле владыка Диомид не ставит никаких проблем, требующих своего решения? Если так, то как прикажете понимать следующее место «Анализа»: «В рассматриваемых документах, подписанных епископом Диомидом, затрагивается ряд вопросов, касающихся отношений Церкви к государству и политике, межхристианских и межрелигиозных контактов, а также созыва Поместного Собора»? Вот уж поистине левая рука комиссии не ведала, что писала правая. Правда, по мнению комиссии, «вопросы, поднятые в «Обращениях» епископа Диомида, уже получили свое богословское и каноническое разрешение в соответствующих документах Высшей Церковной Власти». Однако в том-то и дело, что владыка Диомид не считает эти решения ни «богословскими», ни «каноническими», поскольку, они, – и еще в большей мере реальная церковная политика, – по его убеждению, нарушают и догматы, и канонические нормы православной церкви. Комиссия не может не знать также, что это отнюдь не частное мнение одного епископа Диомида. Зачем же она лжет, делая вид, что не понимает, о чем идет речь? И как же еще иначе можно квалифицировать эту ложь, как не данью, которую платит комиссия отцу лжи? Совместимо ли это с саном иерарха церкви?

 

Комиссия утверждает, что решения, о которых идет речь, приняты «Высшей Церковной Властью». Это либо еще одна ложь, либо свидетельство «крайне низкого уровня богословской подготовки» членов комиссии. Документы, на которые ссылается комиссия, были приняты Синодом и Архиерейским Собором, которые не являются высшей церковной властью. Таковой, согласно догматам православия и каноническим нормам православной церкви, является Поместный собор. Владыка Диомид потому и ставит перед Священноначалием вопрос о необходимости созыва Поместного собора, что только Поместный собор, и только он один, олицетворяет собой всю полноту церкви, а следовательно, является в силу этого и Высшей церковной властью. Он один, и только он один, правомочен вынести окончательное решение по всем тем спорным вопросам, которые вот уже два десятилетия лихорадят церковную жизнь, являются яблоком раздора и источником нестроений. Знает ли об этом Священноначалие? Конечно, знает, не может не знать. Но тогда возникает вопрос: почему оно так упорно противится его созыву? Неужели льстит себя надеждой, что церковный народ молчаливо согласится с любой его политикой? Не думаю, что среди наших иерархов есть столь наивные люди. А если так, то напрашивается единственно возможный вывод: в руководстве церкви есть силы, которые совершенно сознательно ведут дело к ее расколу. Именно они, а не владыка Диомид и другие гонимые иерархи. И об этом пора давно сказать. Впрочем, я неточно выразился. Термин «раскол» применительно к церкви неуместен. Церковь Христова была, есть и будет единой. Она не может разделиться (расколоться), как земные царства, себе на погибель. В нее нельзя вступить, как нельзя из нее и выйти, – она не политическая партия и не профсоюз. Можно либо пребывать в ее лоне, либо отпасть от нее. Поэтому то, что именуют расколом, на самом деле есть не раскол церкви, а отпадение от нее. Это принципиально. Понятие «раскол» предполагает, что все по-прежнему остаются добрыми христианами. Просто в ней восторжествовал горбачевский «плюрализм» и нужно искать «консенсус». Если же произошло отпадение от церкви, то люди, отпавшие от нее, более в ней не пребывают, и никакого «консенсуса» с ними быть не может. Как не может быть его между светом и тьмою, добром и злом, Богом и сатаной. Эти азбучные истины православного богословия следовало бы знать нашим экуменистам. Как следовало бы знать и то, что отпасть от церкви можно, даже будучи формально членом синода и возглавляя какую-нибудь из церковных комиссий – богословскую или межцерковных связей.

 

Комиссия утверждает, что «церковный собор в собственном и строгом смысле – это собор епископов. Другими словами, исключительным правом голоса при принятии соборных решений обладают епископы». Следующим взносом в православное богословие будет, видимо, то, что Церковь Христова – это «в собственном и строгом смысле» Священноначалие и церковная бюрократия, кучкующаяся в апартаментах Московской патриархии. Это у кого же позаимствовала комиссия столь новаторское понимание церковного собора? Не у В.И. Ленина ли, который, разъясняя в одной из своих работ смысл «диктатуры пролетариата», выстраивал такую логическую цепь: пролетариат – партия пролетариата как его передовой отряд – вожди партии. Ergo: диктатура пролетариата – это «в собственном и строгом смысле» есть диктатура партийных вождей, которые и обладают исключительным правом голоса. Или источником вдохновения для членов комиссии послужил папа римский? В конце концов, предстоятель ли церкви выступает носителем всей полноты божественной истины или епископская олигархия – сути дела это не меняет. Как бы то ни было, но то, что утверждает комиссия, – ересь. И «церковная традиция», на которую она ссылается, тут решительно ни при чем. Церковная традиция не может противоречить церковным канонам. Как не может противоречить и центральному принципу церковной жизни – принципу соборности, который отнюдь не тождественен принципу «демократического централизма», как, по-видимому, мыслят себе его «птенцы гнезда Филарета».

 

 Увы, это не единственная ересь людей, похваляющихся уровнем своей богословской подготовки. Комиссия утверждает: «Православие выше любых форм государственного устройства, а монархия – одна из исторических форм правления, имеющая относительное значение». Прежде всего не следовало бы ставить себя в смешное положение, нарушая элементарные законы логики. Сказать, что православие выше любых форм государственного устройства, равносильно тому, что сказать: квадрат гипотенузы выше корня квадратного из 64. Нельзя сопоставлять явления не сопоставимые. Грамотно вопрос надо ставить по-другому: в чем православие усматривает смысл земной власти и как она, эта власть, может реализовать себя, чтобы соответствовать православной идее власти? Комиссия считает, что Православие индифферентно по отношению к форме государственного правления, а потому монархия-де – всего лишь одна из исторически сложившихся форм. Это не просто безграмотно с богословской точки зрения, это чудовищно. Позволительно было бы спросить: почему в Святом Писании говорится лишь об одной форме власти – монархической, хотя ко времени прихода на землю Божиего Мессии человечество знало и иные формы государственного устройства? Не потому ли, что ортодоксальное христианство, каковым и является православие, признает богоданной лишь одну форму власти – монархическую? Такой вывод очевиден. Он следует хотя бы из того, что только такая власть дается через таинство миропомазания.

 

Ссылаются на апостола Павла, который в послании к римлянам писал: «Всякая душа да будет покорна высшим властям; ибо нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены» (Рим. 13. 1). Отсюда якобы следует, что любая власть дается Богом. Хорошая – за наши добродетели, плохая – за наши прегрешения. Поэтому непокорность властям – не только государственное преступление, но и грех перед Богом. Позиция очень удобная и для властей предержащих, и для тех, кто служению Богу предпочитает обслуживание власти. Вот только к христианству она не имеет ни малейшего отношения. Апостол Павел вовсе не говорит, что любая власть – от Бога. Речь у него о другом: о власти как таковой, о власти как феномене земной жизни. И именно она, т.е. власть как сугубо мирской феномен (Бог дарует власть, но не властвует), установлена (!) Богом. Таким образом, в словах апостола Павла содержится смысл, диаметрально противоположный тому, который им придают, а именно: легитимна лишь та власть, что от Бога.

 

Отпав от Царствия Небесного, антихрист обрел власть. Как противовес этой власти антихриста Бог дарует власть монарху как своему избраннику на земле, а всем людям – свободу воли, т.е. свободу выбора между ним и дьяволом. Вознося молитву Отцу своему Небесному, православный человек просит: «Да будет воля Твоя на земле, как на небе». Эту волю Бога на земле через дарованную Богом власть и осуществляет монарх – помазанник Божий. Власть монарха, согласно православию, – это не право властвования над людьми, а милость служения людям, не только благодать Божия, но и бремя. Ведь монарх тоже человек. И, как человек, он тоже обладает свободой воли. Эта свобода воли, будучи помножена на дарованную Богом власть, ставит монарха в особое положение. Он ответственен перед Богом не только за свою личную судьбу, но и за судьбу подвластного ему народа. Как он распорядится дарованной Богом властью? Будет ли она споспешествовать людям в их противостоянии власти дьявола или, напротив, преумножит его власть? Послужит ли спасению людей или их падению? Организует ли жизнь подвластного народа по Закону Божиему или по наущению дьявола – в его власти. Но за всё содеянное этой властью держать ему ответ перед Богом. Государственная власть в ее православном понимании, таким образом: а) божественна по своей сути (даруется Господом); б) соборна по своему земному проявлению (воплощает коллективную волю церковного народа); 3) монархическая по форме (носителем власти является монарх). Это триединство и нашло свое отражение в идеологии Государства Российского: Православие, Самодержавие, Народность. Можно как угодно относиться к ортодоксально-христианской идее власти, но, прежде чем судить о ней вкривь и вкось, ее необходимо знать.

 

Пока вопрос о владыке Диомиде окончательно не решен (а речь идет, по сути, не о личности владыки, а о проблемах, которые он поднял), Священноначалию следовало бы еще раз хорошо взвесить возможные последствия той деструктивной позиции, которую занял в данном случае Архиерейский собор. Отказ в созыве Поместного собора, нежелание соборно обсуждать и решать насущные вопросы церковной жизни, гонения на инакомыслящих мы будем рассматривать как узурпацию церковной власти группой «казачков», внедренных «мировой закулисой» в Церковь Христову с целью разложения ее изнутри. По методе, которая была использована для разложения КПСС и развала СССР. Молчать мы не будем, ибо молчанием предается Бог. И бездействовать тоже не будем, памятуя заповедь Господа, что служение Ему проявляет себя не на словах, а в деяниях. Никто не должен питать иллюзию, что церковное стадо – это то же, что и стадо баранов, и как стадо баранов, ведомое козлом-провокатором, покорно следует на бойню, так и церковное стадо пойдет за любым пастырем куда угодно. Даже если он поведет пасомых прямой дорогой в преисподнюю.